Вон из семьи

4 августа 2015 года полицейские и следователи нашли в квартире на улице Верхнепечерской Нижнего Новгорода останки шестерых детей и их матери, беременной седьмым ребенком. Все они были убиты, а тела разрублены топором на куски. По данным следствия, убийство совершил отец семейства — 52-летний Олег Белов. Кроме жены и детей он убил еще и собственную мать во Владимирской области, после чего был задержан. Как выяснили следователи, органы опеки и соцзащиты в течение трех лет получали сообщения о том, что дети в семье находятся в неблагополучной ситуации. Мать погибших детей, супруга Белова Юлия Зайцева, за последние два года шесть раз обращалась к участковым с заявлениями о побоях, но полицейские по ним не работали. В отношении сотрудников органов соцзащиты и полицейских возбуждены уголовные дела, двое участковых арестованы.

У жительницы московского района Южное Чертаново Елены Коробовой забрали двоих сыновей, шести и 12 лет. Как рассказала СМИ она сама, органам опеки не понравилось, что в квартире грязно, слишком много кошек (больше десяти), нет телевизора, а дети не посещают школу и сад. Детей изъяли из семьи в феврале, мать ограничили в правах в июне, а известно о случившемся стало в августе. Уполномоченный по правам ребенка Павел Астахов сообщил, что органы опеки вмешались в ситуацию после жалоб соседей на зловоние, обнаружив в квартире «жуткую антисанитарию» и задолженность за коммунальные услуги. 24 августа Астахов написал, что в квартире семьи уже заметны изменения, а кошек мать согласилась раздать, чтобы вернуть детей.

Из семьи Александра и Ольги Одинец, живущих в Райчихинске Амурской области, вечером 11 августа сбежали четверо детей, взятых под опеку. Через три дня беглецов нашли в Благовещенске у тети одного из них. Подростки рассказали, что приемный отец их бил. На основании заявления детей и до окончания разбирательства из семьи Одинец изъяты еще двое опекаемых детей. Седьмой ребенок — 11-месячная девочка, тоже под опекой, — остается дома, но может быть возвращена в государственное учреждение, если сведения о побоях подтвердятся.

6 августа в дом Виктории и Максима Тонких в поселке Верхний Боканский Краснодарского края пришла очередная проверка из органов опеки: семья состояла на учете как неблагополучная с тех пор, как супруг и единственный кормилец потерял работу. Как рассказывают родственники Тонких журналистам, проверяющим показалось, что в холодильнике мало еды. После этого был составлен акт, детей — трехмесячного Родиона и трехлетнюю Илону — забрали и увезли в больницу села Мысхако в Новороссийске. Мать к малышам не пускали, требуя справку о трудоустройстве отца. Через шесть дней родителям позвонили из больницы с сообщением, что их сын мертв. В справке о смерти говорится о закрытой черепно-мозговой травме. Супруги Тонких полагают, что ребенка уронили в больнице, и добиваются возвращения в семью старшей дочери.

Что такое ювенальная юстиция и почему с ней борются

Обсуждение августовских происшествий в сети сопровождается комментариями о «разгуле ювенальной юстиции» и «распоясавшихся ювенальщиках», желающих разрушить «традиционную семью», но бессильных в случаях с «настоящими маргиналами и психами».

«Основная проблема в Российской Федерации в том, что касается прав детей, детского права и ювенальной юстиции как таковой, — махровый непрофессионализм на всех уровнях от начала и до конца. Такого правового термина как "ювенальная юстиция" в РФ нет, на бытовом уровне людям не объясняют, о чем идет речь, зато убеждают, что с этим надо бороться. А на самом деле может идти речь о миллионе разных вещей, которые называют ювенальной юстицией. Есть самый узкий и самый, на мой взгляд, правильный термин: ювенальная юстиция — это правосудие, предусмотренное для несовершеннолетних. Есть более широкое понимание ювенальной юстиции — это вообще вся деятельность государства в отношении детей. И здесь мы вспоминаем про органы опеки, комиссии по делам несовершеннолетних, остальные учреждения системы профилактики безнадзорности и правонарушений несовершеннолетних», — объясняет адвокат Антон Жаров, возглавляющий бюро, сотрудники которого специализируются на семейном и детском праве.

Юрий Белановский, глава волонтерского движения «Даниловцы» и в прошлом замруководителя Патриаршего центра духовного развития детей и молодежи при Свято-Даниловом мужском монастыре, отмечает, что «антиювенальная кампания» в России началась раньше, чем появились первые ювенальные законы и технологии. Одноименный закон был внесен в Государственную думу РФ в 2002 году, но так и не принят. «Началось все с пары сугубо православных сайтов, где появлялись обличительные, а порой и клеветнические материалы. Их количество стало увеличиваться очень быстро, они обличали не только западные “перегибы” защиты прав детей, но и гипотетически возможные, но не существующие в силу отсутствия законов и практики варианты российской действительности. На этот процесс наложилось общая безнаказанность и произвол чиновников и правоохранительных органов, вполне обоснованный страх, что “благие намерения” не будут иметь ничего общего с действительностью. И любые случаи такого произвола толковались как предвестники грядущего тотального беззакония в лице этой самой ювенальной юстиции», — рассказывает Белановский. Эксперт поясняет, что православные активисты и общественные деятели стали наиболее активными борцами против ювенальной юстиции еще и потому, что опасались вмешательства государства в религиозное воспитание, когда решение родителей крестить детей или приобщить их к церковным таинствам и соблюдению правил может стать объектом внимания государства.

В феврале 2013 года Архиерейский собор РПЦ принял документ, озаглавленный «Позиция Русской Православной Церкви по реформе семейного права и проблемам ювенальной юстиции», в котором утверждается, что ребенка, конечно, необходимо защищать от жестокого обращения, но высказывается опасение, что «система ювенальной юстиции в том виде, в каком она внедрена в ряде зарубежных стран», может привести к ограничению прав родителей. Также «методы ювенальной юстиции могут быть применены для насаждения нерелигиозного мировоззрения и для ограничения религиозной свободы, в частности, права родителей определять мировоззрение и формировать нравственные убеждения ребенка», опасаются в РПЦ. В документе говорится о недопустимости изъятия детей из малообеспеченных семей, девальвации традиционных семейный ценностей и сбора «избыточных персональных данных», касающихся семейной жизни.

В октябре 2014 года о ювенальной юстиции высказался президент Владимир Путин, отвечая на форуме Общероссийского народного фронта (ОНФ) на вопрос о так называемом «дружественном правосудии» для детей. «Ювенальная юстиция или то, о чем вы сейчас говорите, представляет из себя угрозу вмешательства в дела семьи. Это очень опасная вещь. Во многих странах себя не оправдала практика, она такая — 50 на 50», — сказал Путин.

Детский суд

«Дружественное ребенку правосудие», о котором спрашивали президента, обсуждается в экспертном сообществе уже много лет. Речь идет о создании ювенальной юстиции в узком смысле слова: выделении отдельных судов или судей, которые специализировались бы на рассмотрении уголовных дел с несовершеннолетними обвиняемыми, гражданских дел о лишении родительских прав и определении места жительства детей, уголовных дел, в которых дети являются потерпевшими или свидетелями. Среди предложений — введение при таких судах должности независимого социального работника, который мог бы представлять интересы ребенка, собирать информацию о семье и передавать ее суду для более информированного подхода к решению или вынесению приговора.

«Задача ювенальной юстиции по отношению к детям, совершившим правонарушение, в том, чтобы как можно меньше из них попало в тюрьму, — говорит Белановский. — Но это не значит, что преступление должно оставаться безнаказанным. Просто наказание должно быть не карательным, а реабилитационным. Малолетний правонарушитель должен, с одной стороны, постараться восполнить тот ущерб, который он кому-то нанес, исправить положение и, с другой стороны, сделать нравственный вывод для себя, как исправиться самому».

Президиум Совета судей РФ в декабре 2014 года вынес постановление «О формировании дружественного к ребенку правосудия». Суть документа: необходимо вернуться к обсуждению такого правосудия и возобновить деятельность рабочей группы, прекратившуюся в 2012 году. Судьи признают, что работать надлежит во взаимодействии с органами опеки и профилактики безнадзорности, обеспечивать специализацию судей и формировать службы пробации и медиации для несовершеннолетних.

Впрочем, есть вопросы, на которые российские судьи не готовы отвечать просто потому, что их пока перед ними не ставят. Например, при лишении родительских прав не принимается во внимание мнение самого ребенка. «К сожалению, на сегодняшний момент в Верховном суде РФ превалирует точка зрения о том, что лишение родительских прав — это мера ответственности родителя. Пока этот концепт не сменится на то, что лишение родительских прав — это мера защиты ребенка прежде всего, мы будем иметь то, что имеем. Только при виновном поведении родителя, пусть он даже 10 лет не приходил к ребенку и ребенок его не знает, он может быть лишен прав, нет виновного поведения — нет лишения. И наоборот: если ребенок весь в слезах, соплях и хочет общаться, но между родителями конфликт — то все равно лишают, потому что мнение ребенка — это его личные проблемы», — говорит адвокат Жаров.

Законы и стратегии

Создание «дружественного» ювенального суда — часть реализации принятой в 2012 году «Национальной стратегии действий в интересах детей в 2012 - 2017 годах» и утвержденной в 2014 году «Концепции восстановительного правосудия». Эти документы, как и разработанная под руководством депутата Елены Мизулиной «Концепция государственной семейной политики Российской Федерации на период до 2025 года», — своего рода декларации о намерениях.

Если говорить о действующих законах, то сферу детского права и семейных отношений регулирует, прежде всего, Семейный кодекс РФ. Работа и полномочия органов опеки и попечительства и других учреждений системы профилактики безнадзорности и правонарушений несовершеннолетних (речь идет, в частности, о комиссиях по делам несовершеннолетних и отделах по делам несовершеннолетних в МВД) регулируются ФЗ «Об опеке и попечительстве», ФЗ «О об основах системы профилактики безнадзорности», ФЗ «Об основах социального обслуживания граждан», законами субъектов федерации о социальном патронате и другими нормативными актами.

Органы опеки и попечительства — это часть исполнительной власти субъекта РФ. В Москве управление по опеке и попечительству входит в Департамент соцзащиты населения города, отделы опеки есть в районных и окружных управлениях соцзащиты. В реальности речь идет о трех-пяти специалистах (педагогах, юристах или социальных работниках) на район, в обязанности которых входит устройство детей в семьи, отслеживание условий в этих семьях, надзор за деятельностью детдомов и интернатов, участие в судебных разбирательствах с участием детей, оставшихся без попечения родителей, выявление нуждающихся в опеке и попечительстве. Уполномоченный правительством орган федеральной власти, который разрабатывает требования и рекомендации, а также методические материалы для органов опеки и контролирует их деятельность, — Министерство образования и науки РФ.

Как это работает

«Органы опеки идут в семью не просто по сигналам — а по очень громким сигналам. Они загружены всякой ерундой, нужно писать тонны бумаг. Если вы попробуете зайти в орган опеки в конце рабочего дня, вы обнаружите всех на рабочем месте — все пишут отчеты. Днем они были в суде, а вечером надо писать кучу бумажек: сколько путевок получили в прошлом году приемные семьи, сколько опекунов возмездные, сколько безвозмездные и так далее, с разбивкой по возрасту ребенка. На хождение по домам времени нет», — рассказывает адвокат Жаров.

«Сигналом» для органа опеки может стать заявление самого ребенка или кого-то из родителей об оказании им помощи. Информация также может поступить из суда — если в приговоре по какому-либо уголовному делу содержится информация о неблагополучии семьи, — а также из органов следствия, прокуратуры, органов дознания или от участкового, из комиссии по профилактике безнадзорности, от родственников, из организаций (в том числе негосударственных), просто от граждан и из средств массовой информации.

Если органу опеки становится известно об угрозе жизни или здоровью ребенка, его сотрудник должен отправиться в квартиру незамедлительно. Если сообщается о других признаках неблагополучия, посетить семью необходимо в течение трех дней. «Обследовать» условия жизни семьи сотрудник опеки идет в сопровождении сотрудника центра социальной помощи семье и детям, а если есть сведения об угрозе жизни и здоровью, то приглашает еще и сотрудника районного подразделения МВД по делам несовершеннолетних.

Основные понятия, которыми оперируют представители государства при вмешательстве в жизнь семьи — «трудная жизненная ситуация» и «социально опасное положение». Находящимися в трудной жизненной ситуации являются семьи, в которых отсутствуют условия для нормального воспитания и развития ребенка: в частности, у родителей нет работы, постоянного места проживания, жилищно-бытовые условия оцениваются как «неудовлетворительные», недостаточно денег для обеспечения потребностей ребенка. К трудным жизненным ситуациям отнесены смерть одного из родителей, развод, постоянные конфликты между членами семьи, возвращение одного из родителей из мест лишения свободы. Этот перечень определяется «Регламентом межведомственного взаимодействия в сфере выявления семейного благополучия», в Москве он утвержден заммэра по вопросам социальной политики Леонидом Печатниковым. При этом в перечне признаков трудной жизненной ситуации есть важное примечание: «Семья считается находящейся в трудной жизненной ситуации при наличии вышеуказанных критериев только в том случае, если наличие данных критериев сочетается с ненадлежащим исполнением родителями своих родительских обязанностей». То есть само по себе возвращение отца из колонии или отсутствие официального трудоустройства — еще не основание считать ситуацию «трудной».

В «социально опасном положении», согласно тому же регламенту, семья или ребенок оказываются, если ребенок находится без надзора в обстановке, опасной для его жизни и здоровья или «не отвечающей требованиям его воспитания и содержания». Эту формулировку жестко критикуют противники ювенальной юстиции, ссылаясь на то, что представление о требованиях воспитания разное у разных семей. Еще один критерий опасного положения — совершение ребенком правонарушений. Третий — неисполнение родительских обязанностей: у ребенка нет необходимой одежды и регулярного питания, в квартире антисанитария, ребенок не ходит в школу без уважительных причин, ему не оказывают медицинскую помощь и поощряют вредные привычки. Также к критериям социальной опасности относятся злоупотребление родителей алкоголем, употребление наркотиков, вовлечение детей в совершение антиобщественных деяний. И, наконец, — наличие признаков жестокого обращения.

Все эти критерии — и трудной ситуации, и опасного положения — критикуют справедливо, говорят юристы. В первую очередь — за неконкретность формулировок. Ни в законах, ни в подзаконных актах нет ответа на вопросы: какие именно жилищные и бытовые условия считать неудовлетворительными; как часто должны повторяться конфликты, чтобы признать их «постоянными»; какая обстановка считается опасной для жизни и здоровья, а какая — не отвечает условиям воспитания; какая одежда необходима ребенку, и что считается нерегулярным питанием; какие санитарные условия считаются неприемлемыми; о каких антиобщественных действиях родителей идет речь; что может являться признаками жестокого обращения, в частности, включается ли в это понятие психологическое давление?

«Вот случай из моей реальной практики: в многодетную семью пришла 23-летняя девушка из отдела опеки, молодой специалист после вуза, ее отправили обследовать условия жизни подопечного. А семья только что приехала с дачи с тремя детьми и двумя собаками. Представляете, что творится в квартире? Мамаево побоище, где бегают собаки и зачуханные грязные дети. Стоят засохшие цветы, все в пыли, а из еды в холодильнике — заплесневелый апельсин. И девушка из опеки, не слыша объяснений про дачу, описывает, что видит: антисанитария и в холодильнике нет еды. А у нее нет никаких правил по этому поводу — что считать антисанитарией, могут ли быть какие-то исключительные случаи, нужно ли выслушать объяснения родителей. И эти правила надо прописывать. Они могут оказаться плохими, тогда их можно будет улучшать. Но сейчас их просто нет, никаких», — рассказывает адвокат Жаров.

Побывав в семье, сотрудники центра социальной помощи пишут свой отчет, а сотрудник опеки составляет акт, начинает собирать документы, подтверждающие неблагополучие (родители состоят на разного рода учетах, не работают, совершают правонарушения и так далее) и готовится к повторному визиту. Предлагает родителям ребенка социальный патронат — регулярное наблюдение за семьей, профилактические мероприятия, психологические консультации. Подписание договора о социальном патронате может быть только добровольным, причем с 10-летнего возраста учитывается мнение ребенка. Правда, договор может быть подписан только с родителями — так что если ребенок за, а родители против, патроната не будет.

Если родители от патроната отказываются, орган опеки в течение трех дней должен передать материалы в комиссию по делам несовершеннолетних. «А по закону комиссия по делам несовершеннолетних может, например, наказать маму на 500 рублей, дать рекомендацию или предписание», — объясняет Жаров.

Отобрать нельзя вернуть

«Отобрание ребенка», согласно статье 77 Семейного кодекса РФ, производится только при непосредственной угрозе жизни и здоровью ребенка. И здесь вновь — и наиболее остро — стоит вопрос критериев: что считать непосредственной угрозой. «Если формулировку статьи 77 читать буквально, то отобрать избитого ребёнка — нельзя. Он уже избит, и, если кровью не истекает, угрозы жизни и здоровью непосредственно не имеется. Не хватает понятного перечня, понятной базы критериев, пусть не закрытого, но всё же списка, на который можно было бы опираться. То, что в доме нет еды — основание? То, что родители не работают — основание? То, что ребёнок в синяках — основание? Надо ответить на все эти вопросы, если не в законе, то по крайней мере, в методических материалах», — призывает юрист.

Отбирая у родителей ребенка, сотрудники органа опеки составляют акт, который подписывают все присутствующие должностные лица, копию его отдают родителям. Уведомление об отобрании ребенка направляют прокурору (правда, дальнейшая роль прокурора в процедуре не вполне ясна), а самого ребенка отвозят в центр соцреабилитации, при необходимости — в больницу или же детский дом. В течение семи дней орган опеки обязан обратиться в суд с иском о лишении родителей родительских прав или ограничении в правах. При этом разбирательство может быть назначено судом и через неделю, и через две, и через два месяца — в зависимости от загруженности. Ребенок в это время находится «в учреждении», а родителям, которые по закону пока никак не ограничены в правах, ограничен или вовсе запрещен к нему доступ.

«Процедура отобрания худо-бедно какая-то есть, а обратной процедуры нет. Вот отобрали ребенка и держат его в приюте — на основании чего? Или запихнули в инфекционную больницу и врачи не пускают мать — на каком основании? Кто они такие? В таких ситуациях мать может ребенка просто забрать. Опека начинает выдумывать: принесите бумагу, что вы устроились на работу, что вы прошли медкомиссию. А откуда этот список документов? А ниоткуда, они его придумали на ходу, "уже 20 лет им пользуемся, еще Глафира Семеновна с 82-го года нам оставила его". И получается, что если ты алкоголичка, но у тебя есть горло, ты умеешь кричать и требовать, — то сидишь с ребенком. А если нет горла — то кошки, не кошки, а ребенка отобрали и ребенок в подвешенном состоянии сколько угодно находится», — констатирует адвокат Жаров.

Юристы выступают за судебную фиксацию процедуры отобрания — по аналогии с арестом подозреваемых или обвиняемых в совершении преступлений. При такой процедуре через три-пять дней (в разумный срок, необходимый для сбора документов) дело мог бы рассмотреть суд и вынести мотивированное постановление об отобрании, которое родители могли бы обжаловать, и в котором был бы строго ограничен срок нахождения ребенка на попечении государства — например, до решения суда об ограничении или лишении прав. Но пока подобная инициатива существует лишь на словах. В части случаев — например, при возбуждении дела о побоях — содержание отобранных детей в детском доме до решения суда регулируется постановлением следователя или дознавателя. В большинстве случаев — не регулируется ничем.

«Опека не знает, как отдавать ребенка обратно. Они за него отвечают, он у них, а правил передачи обратно нет. И они боятся, перестраховываются, — говорит адвокат. — И получается, что противники ювенальной юстиции у нас придерживаются той позиции, что пусть лучше все это в законе никак не будет описано, а то опишут еще плохо. Могут и плохо описать. Но пока никак не описано, и мы даже не можем сказать, что опека что-то нарушает, потому что правил нет».

Статистика и интересы детей

Согласно статистике Судебного департамента РФ за 2014 год, районными судами в России рассмотрено 47 932 дела о лишении родительских прав. 42 179 исков были удовлетворены. Но такая статистика не дает понимания, сколько детей забрали из семей: ведь лишить прав могут и одного родителя, кроме того, дети могут остаться под опекой других близких родственников.

Согласно данным Министерства образования и науки РФ, всего в 2014 году был выявлен 61 621 ребенок, оставшийся без попечения родителей. Из них от 4 983 детей матери отказались при рождении.

По той же статистике Минобрнауки, в 2014 году 14 561 ребенок вернулся в родные семьи из сиротских организаций и семей опекунов.

При этом, по словам адвоката Жарова, многих детей, по факту остающихся без семьи и без возможности обрести новую, такого рода статистика просто не учитывает — все из-за того же отсутствия у органов опеки реальных и прописанных в законах и методичках способов работать с семьей. «У опеки единственный юридически закрепленный способ работы с семьей — это предложить маме поместить ребенка в детский дом. Все остальное — это поговорить. Других мер нет. И вот приходят сотрудники опеки в семью, где все плохо, и надо ребенка явно забирать, не выживет он там. Тогда мать сажают писать добровольное заявление: “Я такая-то добровольно помещаю своего ребенка временно в связи с тяжелым материальным положением в дом ребенка. На год”. Мама может его посещать, может не посещать, никак ни на что это не влияет. Допустим, ребенку два года. Он растет без мамы — раз. Не отражается в статистике детей, оставшихся без попечения родителей, потому что в детдом помещен по заявлению мамы — два. Не может быть устроен в другую семью, поскольку он в детдоме временно и вообще "семейный" — три. И все довольны. Ну, кроме ребенка, но он же не может себя защитить».