Бедный, бедный Павел

Павлик Морозов — пионер, в 1930-е годы давший показания против своего отца, который выписывал поддельные документы спецпереселенцам, и жестоко убитый родственниками-кулаками за свою верность идеалам молодой власти рабочих и крестьян. Это известно из жизнеописаний Морозова, составленных советскими писателями и журналистами пионерских газет и журналов.

Павлик Морозов — стукач и доносчик, предавший собственного отца, символ навязанной обществу классовой борьбы и шпиономании, которая проникла даже в семью, образец для подражания, подготовивший почву массовому доносительству эпохи Большого террора. Это известно из публикаций демократической печати времен Перестройки и начала 1990-х, развенчивавших советский миф о пионере-герое №1.

Павлик Морозов — убитый в сентябре 1932 подросток из деревни Герасимовка Тавдинского района Тобольской губернии (сейчас Свердловская область). Точная дата его гибели неизвестна, но ясно, что смерть наступила между 3 и 7 сентября. Вместе с 13-летним братом зарезали и Федора Морозова, которому осенью 1932 года было восемь лет.

То немногое, что мы достоверно знаем о Павле Морозове — это даты рождения и смерти, факт гибели от ножа в лесу близ родной деревни. Все остальные события жизни и обстоятельства смерти Павлика Морозова — был ли он пионером, доносил ли на отца, кем и как был убит — остаются предметом научных споров и пропагандистских манипуляций. Расследование убийства детей велось без проведения экспертиз, следственных экспериментов, без снятия отпечатков пальцев, обыски у подозреваемых проводились без понятых и протоколов, а пересказанные жителями Герасимовки слухи приобщались к материалам дела на тех же основаниях, что и показания свидетелей. Многие документы, связанные с расследованием и особенно жизнью Морозова, не сохранились или имеют признаки фальсификации.

Семья Морозовых

Источники сведений о семье Павлика Морозова — не только его официальные жизнеописания и материалы уголовного дела, но и интервью, которые советские журналисты в разные годы брали у его родственников и односельчан.

Отец Павла Трофим Морозов, женившись, покинул дом его деда Сергея Морозова, отказавшись вести с ним совместное хозяйство. В семье Трофима родились пятеро сыновей: Павел, Алексей, Федор, Роман и младший ребенок, имя которого не сообщается — он умер вскоре после рождения. Судя по воспоминаниям близких и односельчан, Трофим Морозов был человеком с тяжелым характером: много и часто пил, бил детей и жену. Учительница Павла Лариса Исакова писала о Трофиме в письме, которое в 1989 году опубликовал журнал «Человек и закон»: «Домой приходил пьяный, где только на водку деньги брал? Видно, тогда уже получал подношения. Я ему сколько раз говорила: “Прекрати пьянствовать и жену гонять, ты же Советская власть, на тебя люди смотрят!” Только рукой махнет да еще матом обложит. На другой день все то же самое: в доме брань, крики, слезы».

Кулаком отец Павла не был, их семья считалась «бедняцкой». Трофим был избран председателем сельсовета Герасимовки, но вскоре (согласно обнаруженному профессором Катрионой Келли в городском архиве Ирбита заявления, 21 апреля 1930 года) попросил снять его с должности «по малограмотности».

С десяти лет Павел Морозов остался в семье за старшего мужчину — по словам его матери Татьяны Морозовой и односельчан, Трофим не жил с семьей, поселившись у другой женщины по фамилии Амосова. Биографы Павлика писали о якобы подслушанных и увиденных им разговорах отца с кулаками и спецпереселенцами, которые ходили к Трофиму за поддельными документами. Но если Морозов-отец жил отдельно, эта версия представляется маловероятной.

Как рассказывал в интервью брат Павла Морозова Алексей, после того, как отец их бросил, дети ходили «с сумой» — семья влачила нищенское существование и жила частично подаянием, занималась сбором ягод и грибов в лесу. Степень участия Трофима Морозова и других родственников в жизни семьи неизвестна.

По соседству с Татьяной Морозовой и ее сыновьями жили Сергей и Ксения Морозовы — отец и мать Трофима, а с ними — внук Данила Морозов (сын Ивана Морозова, старшего брата Трофима, двоюродный брат Павла). Их имущественное положение по документам оценивалось как бедняцкое, но они были состоятельнее Морозовой с детьми: в хозяйстве были лошадь, корова, свинья, овца и пять кур, а также телега, лошадиная упряжь и борона. Признаком некоторой «зажиточности» Сергея Морозова считалось наличие в их доме лампы и самовара.

Иллюстрация: Аня Леонова

Старший сын Морозовых Иван жил не в Герасимовке, а в соседней деревне — Киселеве. Помимо сыновей у Сергея и Ксении Морозовых было три дочери. Старшая, Хима, вышла замуж за Арсения Кулуканова, владельца восьми десятин земли. Кулуканов считался в Герасимовке «кулаком» и был судим за укрывательство хлеба (его приговорили к ссылке, но он добился отмены приговора в апелляционной инстанции). Младшая дочь Морозовых Матрена была замужем за другим «кулаком» — Арсением Силиным. Средняя дочь Устинья вышла замуж за Дениса Потупчика, который, как он сам заявлял в ходе следствия по делу об убийстве Павла, некоторое время работал батраком у кулака Силина. Их сын, Иван Потупчик (ему в 1932 году было 20 лет), состоял в обществе содействия милиции («осодмил») и позже активно участвовал в следствии по делу об убийстве подростка.

Грамотными в семье было только младшее поколение — Данила Морозов окончил несколько классов, Иван Потупчик тоже. Ксения и Сергей Морозовы читать и писать не умели, Арсений Кулуканов также был неграмотен, Силин едва умел писать. Женщины — Татьяна Морозова, Устинья Потупчик, Хима Кулуканова и Матрена Силина — грамоты не знали. Умел ли читать и писать Трофим Морозов, достоверно неизвестно. Что касается Павла, то установлено, что он учился в школе и перешел во второй класс. Сведения о его грамотности противоречивы: в официальных биографиях говорится, что он не только отлично учился и читал книги, но и учил грамоте мать; писатель Дружников, ссылаясь на учительницу Зою Кабину и одноклассников Павла, писал о его неграмотной речи и слабых способностях к обучению.

«Донос» на отца

Исследователь дела об убийстве Морозова и феномена культа пионера-героя в Советском Союзе Катриона Келли выдвигает гипотезу, согласно которой Павел Морозов не доносил на своего отца, и никакого суда над Трофимом Морозовым не было. Келли смущает отсутствие соответствующих документов в архивах: в управлении ФСБ в Екатеринбурге ей сообщили, что уголовное дело Морозова-отца, скорее всего, сгорело при пожаре в 1950 году. В деле же об убийстве Морозова-сына об уголовном преследовании Трофима упоминается лишь в показаниях Татьяны Морозовой.

Другой версии придерживается автор книги-разоблачения Юрий Дружников. Он не отрицает, что Татьяна Морозова и ее сын сыграли в судьбе Трофима ключевую роль, и полагает, что суд над Морозовым-отцом все-таки состоялся. Донос поступил в ноябре 1931 года, а судили Трофима в марте 1932 года. Но Дружников считает, что показания давала только мать Павла, а подросток лишь повторил ее слова. Мотивом для дачи показаний против мужа и отца Дружников называет не приверженность идеалам советской власти, а месть за пренебрежение, насилие и брошенную семью. «Она, темная женщина, досаждала мужу как могла, когда он ее бросил. Она Павлика подучила донести, думала, Трофим испугается и вернется в семью», — приводит Дружников свой разговор с учительницей Павла Зоей Кабиной. «Скажу так. Не уйди Трофим из семьи — ни доноса бы не было, ни убийства, и героизм Павлика неоткуда взять. Но этого печатать нельзя!» — сказал писателю одноклассник Павла Дмитрий Прокопенко.

При этом единственный исследователь, который ссылался на документы о деле Трофима Морозова — бывший замначальника УФСБ по Тюменской области и историк-краевед Александр Петрушин, посвятивший Павлу Морозову несколько статей. Петрушин уточняет, что Трофима Морозова и еще нескольких председателей соседних сельсоветов судили по делу об удостоверениях, найденных у банды Пуртовых. Пуртовы — не спецпереселенцы с Кубани (о выдаче справок которым говорится в официальных биографиях Павлика Морозова), а крестьяне из Тюменской губернии, противники советской власти и коллективизации, ушедшие в леса. Они участвовали в крестьянском антисоветском восстании в 1921 году, а после его подавления занялись разбоем на дорогах и совершали вылазки с убийствами активистов. Орудовали они преимущественно в Тавдинском и Нижнетавдинском уездах Тобольской губернии.

По данным Петрушина, «справки о бедняцком положении» Пуртовым выдавали главы Городищенского, Киселёвского, Герасимовского, Янычковского, Троицкого, Еланского и Черноярского сельсоветов. Эти документы находили в местах временных стоянок банды — то есть обвинение базировалось на вещественных доказательствах, а не на показаниях Павла Морозова или его матери. При этом Петрушин полагает, что сын давал показания по делу Трофима Морозова в ходе следствия, так как, возможно, сам заполнял эти справки, поскольку его отец был неграмотен. Зачастую такие документы были составлены «на вырванных из школьных тетрадок листах», пишет историк.

Тот же Петрушин указывает, что судебного заседания, на котором Павел Морозов якобы сказал: «Дяденька, мой отец творил явную контрреволюцию, я как пионер обязан это сказать, мой отец не защитник интересов Октября, а всячески помогает кулаку сбежать», — просто-напросто не было, так как дело Трофима рассмотрела «тройка» ОГПУ. В решении от 20 февраля 1932 года (протокол № 8) говорится: «Занимался фабрикацией подложных документов, которыми снабжал членов к/р повстанческой группы и лиц, скрывающихся от репрессирования Советской власти». «Тройка» постановила заключить Трофима Морозова в исправительно-трудовой лагерь на 10 лет.

Что было с Трофимом Морозовым после приговора, достоверно неизвестно. Одни исследователи пишут, что его расстреляли в ноябре 1932 года: ссылаясь на газету «На смену!» и слова Татьяны Морозовой, об этом сообщает Юрий Дружников. Другие — что, отбыв три года ссылки и поучаствовав в строительстве Беломорканала, Трофим вернулся с орденом в Герасимовку. Выжившие дети Морозовых, Алексей и Роман, и их мать Татьяна к тому времени уже поселились в Крыму.

Убийство Павла Морозова

Если считать, что приговор по делу Трофима Морозова все же был вынесен, то убийство его сыновей было совершено через шесть с небольшим месяцев после этого. Разногласий о том, что в день убийства Павел и Федор Морозовы отправились в лес за клюквой, нет, но есть разные датировки этого события. В уголовном деле датой их гибели указано 3 сентября.

Как поясняла в ходе следствия Татьяна Морозова, сама она уехала из Герасимовки в райцентр Тавду 2 сентября 1932 года — сдавать зарезанного теленка. Она же и подняла тревогу, заметив исчезновение мальчиков 5 сентября. Обнаружил тела детей Дмитрий Шатраков — 18-летний сосед Морозовых. О картине места преступления дает представление довольно известный документ, озаглавленный «Протокол подъема трупов»: Морозов Павел «лежал головой в восточную сторону на голову был одет мешок в правой в левой руке между указательного и большого пальца разрезана мяготь и нанесен смертельный удар ножом в брюхо в проваю половицу куда вышли кишки в торой удар нанесен ножом в грудь около сердце». «Второй труп Морозова Федора от Павла на расстояние на 15 метров головой в восточную сторону нанесен удар в левый висок палкой и правая щека истекши кровью раны не заметно и ножом нанесен смертельный удар в брюхо выше пупа куда вышли кишки, и так же разрезана правая рука ножом». (Документ составлен участковым Яковом Титовым и приобщен у уголовному делу H-7825, хранящемуся в архиве ФСБ России. Цитируется по книге профессора Катрионы Келли «Товарищ Павлик. Взлет и падение советского мальчика героя», орфография и пунктуация документа сохранены).

Иллюстрация: Аня Леонова

Следствие по делу об убийстве сначала вел участковый милиционер Герасимовки Титов, мать Морозовых Татьяну утром 6 сентября допрашивал помогавший ему участковый Суворов. На этом допросе женщина заявила, что на Павла «были сердиты» Ксения и Сергей Морозовы: «И тогда отец и мат моего мужа стал сердит на моего сына что он доказал на отца и грозилис зарезать моего сына такая злоба тянулас до сих пор и было дело что племянник мой зло внук моего свекра внук Морозовых побил моего сына назло» (показания записали сотрудники милиции, что позволяет судить об их грамотности; сама Татьяна Морозова писать и читать не умела). Еще одним участником расследования на первом этапе стал Иван Потупчик из общества содействия милиции.

На основании показаний Морозовой и других допрошенных жителей Герасимовки задержали девять человек: Сергея и Ксению Морозовых, их внука Данилу и зятя Арсения Кулуканова с женой Химой, второго зятя Арсения Силина, соседей — братьев Ефрема и Дмитрия Шатраковых и их отца Антона Шатракова.

Уже после первого допроса 7 сентября Данила Морозов признался в убийстве братьев, а также сообщил, что Дмитрий Шатраков в убийстве не участвовал — только его брат Ефрем. Последний тоже признал соучастие в убийстве, при этом сообщив, что ему 15 лет. Как только выяснилось, что Ефрем совершеннолетний, он стал отрицать свою причастность к преступлению. Показания о возможном мотиве убийства дал свидетель и еще один член общества содействия милиции Прохор Варыгин. Он рассказал, что семья Шатраковых враждовала с Павлом Морозовым, так как подозревала его в доносительстве: Шатраковы нелегально хранили ружье, о котором Морозов рассказал милиционеру Титову, после чего последний оружие изъял.

Допрошенный в те же дни Сергей Морозов рассказал, что внук Данила сообщил ему о своем участии в убийстве братьев. Свою вину Морозов-дед отрицал, как и остальные задержанные.

Профессор Келли в своей книге отмечает, что пока дело об убийстве братьев Морозовых расследовали местные участковые и их добровольный помощник Потупчик, ни мотив классовой вражды, ни членство Павла в пионерской организации в нем не упоминались. Мотив конфликта, согласно показаниям, — месть за донос, «зуб за зуб». Картина начала меняться, когда к расследованию подключился сотрудник районного ОГПУ Спиридон Карташов. Он присоединился к следственной группе 11 сентября и дополнительно допросил (по крайней мере, согласно документам) свидетеля Варыгина, который на этот раз указал, что Павел Морозов был пионером и активистом, разоблачавшим кулаков: «Очень часто Морозов Павел выступал на общественные гражданские собрания и говорил зауспешное проведение советских мероприятий, а так же и на собраниях говорит про кулаков, что скрывает вещи или хлеб как то про Кулуканова Арсентия, и других, что у Морозова Сергея находится спрятанный ходок раскулаченного Кулуканова Арсентия, на что и все мною упомянутые кулаки Павла за что ненавидели и старались его избавится».

Вскоре после вступления в дело сотрудника ОГПУ в Герасимовке прошел съезд бедноты, принявший резолюцию, в которой говорилось, что Павел Морозов шел к строительству социализма, и ему неоднократно угрожали кулаки, которые в конце концов и убили мальчика. В подтверждение этой версии была повторно допрошена мать зарезанных в лесу детей, ее показания в изложении Карташова выглядят следующим образом: «Вся эта кулацкая шайка всегда собралась в месте группой и у них разговоры были о ненависти к советской власти, а так же к руководителям проводимых всех издаваемых советских мероприятий и партией, мой сын Морозов Павел Трофимович 13 лет пионер который всеми силами боролся запроводимые мероприятия советской власти и был душевно предан этому делу несмотря нате, что он еще пионер, который непощадно своего родного отца Морозова Трофима Сергеевича (далее неразборчиво, предположительно — “разоблачал”) что Трофим сам работал документами, т.к. служил председателем Герасимовского с/совета и эти документы продавал чуждо-классовому элементу кулачеству спец-переселенцев то этот пионер Павел нанего донес, зачто Трофиму дано 10 лет меры соц. защиты а этот отец жертвы Трофим является Морозову Сергею родным сыном».

В итоге обвинения по статье 58.8 УК РСФСР (организация террористического акта в контрреволюционных целях) были предъявлены семерым задержанным: Ксении Морозовой, Сергею Морозову, Даниле Морозову, Арсению и Химе Кулукановым, Арсению Силину и Ефрему Шатракову. Дмитрия и Антона Шатраковых отпустили без обвинений. Позже был арестован еще один обвиняемый, житель Герасимовки Владимир Мезюхин, но вскоре отпустили и его.

16 сентября 1932 года к делу подключился районный уполномоченный ОГПУ Быков, он продолжил собирать доказательства того, что убийство братьев было котрреволюционным актом. На дополнительных допросах Данила Морозов дал показания против Кулуканова, рассказав о его связях со спецпереселенцами и сообщив, что Кулуканов якобы заплатил ему за убийство 30 рублей золотом. Арсений Силин рассказал Быкову, что Данила Морозов за 30 рублей купил у него мануфактуру; в уголовном деле это признание стало подтверждением того, что деньги от Кулуканова за убийство все-таки были получены. При этом Быков отпустил и перевел в разряд свидетелей Мезюхина и Химу Кулуканову.

В следующий раз следователь по делу сменился в начале ноября 1932 года — им стал уполномоченный секретно-политического отдела ОГПУ Федченко, командированный в Герасимовку из Нижнего Тагила. С приездом в Герасимовку Федченко допросы обвиняемых, согласно протоколам, стали ежедневными. Предположительно, обвиняемых на этих допросах били: в деле есть справка о том, что на допросе 5 ноября получила побои 80-летняя Ксения Морозова, на следующий день ей пришлось провести операцию по удалению яичника. Катриона Келли указывает, что на большинстве допросов в начале ноября 1932 года присутствовал не только сам Федченко, но и еще один или несколько сотрудников ОГПУ. На четырех из пяти допросов были получены признательные показания. Впервые признался в участии в убийстве Сергей Морозов. Ксения Морозова рассказала, что дед и внук Павел конфликтовали из-за имущества, оставшегося после высылки Трофима Морозова — в частности, из-за конской упряжи — и во время одного из таких конфликтов Сергей Морозов ударил Павла, а последний разбил в доме деда окно.

Рассказ Данилы Морозова в изложении сотрудника ОГПУ Федченко выглядел так: «Убийство произошло по следующим причинам, между моим дедом Морозовым Сергеем, Кулукановым Арсентием и пионером Морозовым была вражда из за того, что Павел Морозов как активный работник, пионер старался раскрывать кулацкие увертки кулака Кулуканова Арсения, Морозов Павел узнал что кулацкое укрывает свое имущество от конфискации у Морозова Сергея. Кулуканов и мой дед Морозов Сергей ненавидя Павла Морозова и боясь что бы он не мешал в дальнейшем проводить их кулацкие дела, решили убить Павла Морозова». Данила повторил в показаниях, что сам он был на месте убийства и поймал младшего мальчика, Федора, когда тот стал убегать. Ранее Данила говорил следователю, что удары ножом наносил Ефрем Шатраков. Теперь его место занял Сергей Морозов. Позже эти показания еще раз изменились: согласно окончательной версии, которая была изложена в обвинительном заключении, держал Федора дед Сергей, а Данила наносил ему удары ножом.

Суд и рождение мифа

Один из томов уголовного дела об убийстве Федора и Павла Морозова составляют письма и коллективные обращения, в основном от пионеров и школьников, с требованием судить и приговорить к расстрелу участников «кулацкого заговора» в Герасимовке. Первые репортажи об убийстве появились в тавдинской прессе 17 сентября. Материал в газете «Тавдинский рабочий» вышел под заголовком: «Кулацкая банда убила пионера Морозова. Расстрелять распоясавшихся кулаков и подкулачников». В статье еще не говорится ни о конфликте Павла с отцом, ни о его активистской деятельности. В 20-х числах сентября о деле написали свердловские газеты «Всходы коммуны» и «На смену!» В начале октября небольшая заметка о Морозовых появилась в «Пионерской правде». 15 октября эта газета уже напечатала подробный рассказ об убийстве пионера, разоблачавшего кулаков и даже родного отца. Именно в этом материале появляется фраза, приписывавшаяся затем Павлу Морозову многими биографами: «Я, дяденька судья, выступаю не как сын, а как пионер! И я говорю: мой отец предает дело Октября!» В публикациях «Пионерской правды» Морозова впервые стали называть Павликом (до этого в прессе использовалось полное имя, а односельчане и родственники называли его Пашкой).

Иллюстрация: Аня Леонова

Все перечисленные издания, включая и «Пионерскую правду», публиковали репортажи о показательном суде над обвиняемыми в убийстве Павла и Федора. Процесс Уральского областного суда проходил в клубе имени Сталина в Тавде. Обвинение, помимо представителя прокуратуры, поддерживали представители общественности: корреспондент «Пионерской правды» Елизар Смирнов и представитель Уральского обкома комсомола по фамилии Урин.

«Повезли нас рано утром на десяти подводах под красным флагом. Стояли морозы около тридцати градусов, и лошади бежали резво. Некоторые только по дороге узнали, зачем везут. Кто не хотел ехать, тому обещали бесплатный буфет», — цитирует Юрий Дружников воспоминания жителя Герасимовки Григория Парфенова о начале процесса в Тавде.

Как писала газета «Всходы коммуны», судьи, обвинители и свидетели заседали на сцене. Подсудимые сидели на скамье под охраной двух вооруженных бойцов, к винтовками которых были примкнуты штыки. В глубине сцены был установлен «портрет Павлика». (Сохранилась лишь одна нечеткая фотография Павла Морозова, групповой снимок, на котором он стоит в заднем ряду. Для создания портрета эта фотография была отретуширована и художественно обработана). Зал клуба был переполнен, в нем находилось несколько сотен человек.

В ходе процесса, который продолжался четыре дня, большое внимание уделялось личности погибшего. В суде выступала его школьная учительница Зоя Кабина, которая сообщила, что пионер Павлик «всегда шел впереди всех в проводимых мероприятиях». Младший брат Морозова Алексей (ему было 11 лет) говорил, что Павел активно агитировал детей за вступление в пионеры. О своей дружбе с Павлом заявил Ефрем Шатраков, которого первоначально обвиняли в участии в убийстве. Как исключительную личность Морозова характеризовали школьники и герасимовские активисты (в частности, заместитель председателя сельсовета Денис Потупчик).

Данила Морозов в ходе процесса подтвердил данные на следствии показания. Много говорила о нездоровой обстановке в семье и конфликтах домочадцев и Арсения Кулуканова с Павлом Ксения Морозова. Сергей Морозов неожиданно отказался от сделанного на следствии признания в убийстве. Арсений Кулуканов настаивал на своей невиновности, как и Арсений Силин. Силин же стал единственным, кого по делу об убийстве братьев Морозовых оправдали, остальных суд приговорил к высшей мере наказания — расстрелу. Приговор был приведен в исполнение, по одним данным, 7 апреля 1933 года, по другим — через несколько дней после окончания процесса. Есть также версия, что расстреляли только Данилу Морозова и Кулуканова, а старики Морозовы умерли в тюрьме вскоре после приговора.

Первым подробным рассказом о жизни Павлика Морозова, его гибели и суде над убийцами стала серия репортажей корреспондента газеты «Всходы коммуны» Павла Соломеина, которые он позднее переработал в книгу «В кулацком гнезде». Свою книгу Соломеин в сентябре 1933 года отправил Максиму Горькому. Сам текст писатель жестко раскритиковал (работу Соломеина потом не печатали до 1960-х), но история Павлика Морозова произвела на него впечатление. На слете Комсомола в октябре 1933 года Горький произнес речь, в которой представил Морозова борцом за коллективизацию и заявил, что «этот маленький герой заслуживает монумента».

Свою книгу о Морозове — «Павлик Морозов. Жизнь и борьба отважного пионера» — написал и общественный обвинитель Смирнов. Из-под пера писателя Александра Яковлева вышла книга «Пионер Павел Морозов». Еще один освещавший процесс журналист, корреспондент «Комсомольской правды» Виталий Губарев (автор повести «Королевство кривых зеркал») написал книгу «Один из одиннадцати», позже переработанную в биографию «Павлик Морозов» и одноименную пьесу. В этих произведениях образ пионера Павлика приобретал все более идеализированные черты: он становится уже не только активистом и разоблачителем кулаков, но и отличником, носит пионерский галстук, пишет лозунги и проявляет выдающиеся способности в самых разных областях знания.

Памятник Павлику Морозову в Москве был установлен в 1948 году на Красной Пресне (в 1991 году его снесли). Памятники пионеру-герою есть в его родном селе Герасимовка, в поселке Русский Акташ в Татарстане, в городе Остров Псковской области и в Калининграде.

Не пионер, антигерой

В 1987 году в Лондоне выходит книга Юрия Дружникова «Доносчик 001, или Вознесение Павлика Морозова». Автор пишет, что образ пионера-героя был создан советской пропагандой для идеологической поддержки коллективизации, а дело о его убийстве стало «сигналом к массовой расправе над крестьянами по всей стране».

Иллюстрация: Аня Леонова

Дружников проделал большую работу, лично побеседовав со многими участниками и свидетелями событий, которые происходили в Герасимовке в 1932 году: с матерью Павла Татьяной, его братом Алексеем, двоюродным братом Иваном Потупчиком, учительницами Зоей Кабиной и Еленой Поздниной, бывшим сотрудником ОГПУ Спиридоном Карташовым.

Писатель утверждает: Павел Морозов не был пионером, а убили его совсем не те люди, которых в итоге осудили и расстреляли.

Дружников указывает, что в публикациях после смерти Морозова то утверждалось, что в пионеры Павла приняла его учительница Зоя Кабина, то сообщалось, что он ездил в Тавду и был принят в пионеры там. «Ни в какой район он не ездил. Он ездил в лес за дровами, пахал, убирал навоз. Его самого тоже заставляли сдавать хлеб. О пионерах и речи не было. Ничего я Соломеину о приеме в пионеры не могла рассказать», — цитирует Дружников Кабину, у которой он взял подробное интервью. «Нет, Павлик Морозов пионером не был, но вы ведь и сами понимаете: надо, чтобы был», — сказала писателю другая учительница Павла Елена Позднина.

Сомнения в членстве Морозова в пионерской организации частично подтверждает и написанное в 1989 году письмо учительницы Ларисы Исаковой, которая тоже знала Павла: «Пионерский отряд в Герасимовке я тогда не успела организовать, его создала после меня Зоя Кабина, но и я рассказывала ребятам о том, как борются дети за лучшую жизнь в других городах и селах. Однажды привезла из Тавды красный галстук, повязала его Павлу, и он радостный побежал домой. А дома отец сорвал с него галстук и страшно избил».

Впрочем, пишет профессор Келли, «Павлу не требовалось состоять в пионерской организации для того, чтобы считать себя пионером или чтобы так считали односельчане»: «Нельзя проецировать на первое десятилетие существования пионерской организации ситуацию, сложившуюся к 1940-м или даже к середине 1930-х, когда пионерия уже представляла собой организованный монолит со штабами в школах и многоквартирных домах, с Дворцами пионеров… <...> Временами слово "пионеры" использовалось расширительно для обозначения членов молодежных агитбригад, создававшихся школьными учителями или другими взрослыми людьми для выполнения вспомогательных задач в различных политических инициациях. <...> Крестьянские дети того времени могли слышать о пионерах, даже если в их деревне не было пионерского отряда или агитбригады».

Впрочем, у книги Дружникова есть особенность, которая не позволяет полагаться на нее как на беспристрастный труд историка — она полна взаимоисключающих утверждений; одни и те же источники писатель то называет недостоверными, то — где это удобно — подтверждающими его позицию. Ссылаясь на художественные произведения Соломеина и слова матери Павла, он пишет о его доносе на отца. В дальнейшем, сообщает Дружников, Морозов доносил на односельчан чуть ли не ежедневно: «Он подслушивал, о чем говорят люди, собравшись кучкой, заглядывал в щели, выясняя, что происходит за заборами». «Дядя Кулуканов называл Павлика “первейшим соглядатаем на селе”». «Павлик появлялся на обысках первым, как и полагалось наводчику». «Юному доносчику становилось известно и многое другое, например, что Кузька Силин и Петька Саков накануне выборов выбили стекла в сельсовете, а в избе-читальне расстреливали из рогаток портреты вождей. Имеются строки, записанные со слов односельчан и учительницы, что Павлик провоцировал детей доносить на своих родителей ему».

Перечислив множество примеров доносительства Морозова, о которых известно из прессы, литературы и со слов односельчан, Дружников опровергает их словами одноклассника Павла Дмитрия Прокопенко: «Все это раздуто. Павлик хулиганил и все. Доносить — это, знаете, серьезная работа. А он был так, гнида, мелкий пакостник». А дальше опровергает и Прокопенко: «Заметим, однако, что от хулиганства и пакостей юного осведомителя, даже если имеется с три короба преувеличений, страдали реальные люди. Факт остается фактом: Морозов доносил, и тут советская пропаганда не лжет».

Еще один аргумент Дружникова против представления о Павле как о деревенском активисте — малограмотность Морозова и даже его умственная отсталость. «Уровень образования Павлика Морозова был не выше первого класса тогдашней начальной школы: он умел читать по складам, переписывать слова, складывать и вычитать на пальцах. Мог ли он при таком уровне образования разбираться в политике?» — рассуждает писатель. Цитируя разговор Соломеина с Зоей Кабиной (по не публиковавшимся ранее записям биографа), он пишет: «Морозов говорил с отрывами, гавкая, не всегда понятно, на полурусском-полубелорусском языке, вроде: “Ён ведь бальша нэ прыйдеть”». Другая учительница, Елена Позднина, рассказала: «Игры товарищей его редко интересовали, он больше сидел в стороне и лишь наблюдал за ними...». Крестьянин Байдаков, приводит его слова Дружников, высказывался еще категоричнее: «Павел был недоразвитый мальчик».

«Косноязычие, бедный запас слов — это свидетельство позднего и замедленного развития, при котором нарушена познавательная деятельность, а также мотивация поведения. У таких детей больше интереса к тому, что происходит за забором, чем к своим занятиям», — подводит итог писатель. Приводя нелицеприятные подробности жизни семьи Морозовых, он отмечает неопрятность их матери, грязь в доме, запущенный даже по меркам крестьянской среды вид самих братьев и, ссылаясь на слова одноклассницы, сообщает, что Морозовы, ссорясь или балуясь, мочились друг на друга и так и ходили в школу, распространяя зловоние.

Таким образом, в книге Дружникова 13-летний Павел предстает, с одной стороны, беспринципным и неутомимым доносчиком, с другой стороны, деревенским дурачком, низведенным таким описанием до уровня полуживотного.

Что касается виновников убийства Морозова, то писатель, принимая во внимание предвзятость следствия и суда, приходит к выводу, что никто из осужденных за это преступление на самом деле к нему не причастен. По мнению Дружникова, убийство Морозова было совершено сотрудниками ОГПУ в заведомо пропагандистских целях — чтобы демонизировать образ «кулака» и развязать власти руки в борьбе с противниками коллективизации. Писатель доказывает свою версию, приводя цитаты из документа под названием «Протокол по делу ...» — без номера дела. Дружников не объясняет происхождение протокола, он пишет: «Загадочный документ, обнаруженный нами».

В этом протоколе сотрудник ОГПУ Карташов, который, согласно другим материалам дела, присоединился к следственной группе не ранее 11 сентября 1932 года, опрашивает в качестве свидетеля милицейского добровольца Ивана Потупчика. Тот рассказывает, что убийство Павла Морозова было совершено «с политической точки, так как Морозов Павел был пионером и активистом, часто выступал на общегородских собраниях и говорил за проводимые мероприятия Советской власти, а также говорил про герасимовских кулаков...». При этом датирован документ 4 сентября 1932 года, тогда как обнаружены тела Павла и Федора были только 6 сентября. Таким образом, пишет Дружников, следователь ОГПУ еще до официального возбуждения уголовного дела прибыл в Герасимовку и опросил первого свидетеля — то есть чекисты знали об убийстве детей еще до обнаружения их тел; заранее был готов и «классовый» мотив преступления.

Интересно, что писателю удалось побеседовать с самим Иваном Потупчиком, и тот утверждал, что тела действительно нашли 4 сентября, а не 6-го. «За пятьдесят лет многое позабылось, числа в печати неточные. Детей убили 3 сентября, это правильно, а найдены они были сразу. Так что протоколы вполне могли быть составлены 4 сентября. Потом сюда прибыла следственная группа из Свердловска и сразу заявила: “Здесь был террор”. Допрашивали полдеревни. Ну, я, конечно, участвовал, помогал. Взяли тех, на кого я указал. Никаких экспертиз не нужно было, и так ясно», — рассказал Потупчик.

Через некоторое время после гибели Павла Морозова и громкого судебного процесса Потупчик женился на учительнице Зое Кабиной, но через несколько лет пара развелась. Потупчик был судим за изнасилование несовершеннолетней, после отбытия срока поселился в Магнитогорске, где его и нашел Дружников. Незадолго до выхода в свет скандальной книги он скончался.

Карташова Дружников тоже нашел — в городе Ирбит Свердловской области. Писатель беседовал с ним в 1982 году «в захламленной и убогой комнате, похожей на ночлежку». Дружников пересказывает рассказы чекиста о том, как он топтал на лошади красноармейцев-дезертиров, и как под дулом его винтовки крестьяне-единоличники соглашались на коллективизацию. «Я умею убивать людей так, что выстрела не слышно <...> я заставляю открыть рот и стреляю вплотную. Меня только теплой кровью обдает, как одеколоном, а звука не слышно», — цитирует Карташова писатель. О протоколе 4 сентября старый чекист, по его словам, не помнил: в Герасимовку он, как и сказано в деле, приехал 11 сентября. «Детей уже похоронили, и осталось привлечь убийц. Никого Потупчик сам не арестовывал. Он был у меня осведомителем. Он только нашел трупы. Лица, настроенные антисоветски, уже были в списках с буквой “Т” (террор — МЗ), они и убили детей. Я их сразу арестовал. На место убийства я не ходил, так как все было ясно. Никаких экспертиз не было. Преступники сознались — зачем же проверять?» — рассказывал Карташов.

В конце своей книги Дружников излагает собственную версию убийства, в которой прямо не называет фамилию Карташова, но говорит об «исполнителе» из ОГПУ. Тот якобы выследил отправившихся в лес детей и заколол их штыком от винтовки, не слезая с лошади. На следующий день «исполнитель» и «осведомитель» составляют тот самый протокол от 4 сентября, а еще через три дня убийство детей получает широкую огласку. «После этого в деревне открыто появляется исполнитель и совместно с Титовым и своим осведомителем проводит обыски у ничего не подозревающих Морозова, Силина и Кулуканова».

Иллюстрация: Аня Леонова

Павлик Морозов жив

Книга Дружникова в конце 1980-х вызвала сенсацию. Имя Павлика Морозова стало нарицательным, так стали называть предателей и стукачей; его образ превратился в символ доносительства и извращенной морали тоталитаризма. В 1989 году группа «Крематорий» записала песню «Павлик Морозов», в которой развенчанный пионер-герой оказывался если не виновником, то уж точно носителем передающихся из поколения в поколение зла и безумия.

Самая известная защитница Морозова от Дружникова и других «развенчателей культа» — журналист Вероника Кононенко, опубликовавшая несколько статей о нем в газете «Советская Россия» и журнале «Человек и закон». Но Кононенко, опровергая версию Дружникова, не столько пытается воссоздать картину происходившего в 1930-е годы в Герасимовке и Тавде отдельно от официальной, во многом вымышленной версии, сколько выступает за сохранение советского мифа и прямо пишет: «У советского народа была своя вера и свои святцы. Но те, кто ненавидел Советскую власть, уже в восьмидесятых делали все, чтобы эту веру подорвать, а святцы подменить».

Статьи Кононенко интересны тем, что в них приводятся письма учительницы Морозова Ларисы Исаковой и его брата Алексея, в которых они говорят о несчастной судьбе семьи, непорядочности, разгульном образе жизни и взяточничестве Трофима Морозова. Кононенко настаивает, что донос Павла не был тайным — он открыто давал показания против отца в суде вместе с матерью.

В качестве мотива убийства Морозова Кононенко называет спор о земле, а не ненависть односельчан к «доносчику»: «Когда Трофима посадили, дед Сергей захотел вернуть себе надел, который отдал старшему сыну в год его женитьбы, и выгнать из дома разведенную невестку. Такое в России не раз бывало, при царе женщина вообще никакого права на землю не имела. Советская власть в деревне еще не устоялась, крестьяне жили по старым понятиям. <...> Мальчишка, уже глотнувший воздуха свободы, пионер, не хотел идти со своими братьями в работники к деду и двоюродному брату Даниле. Это обязательно бы случилось, если бы Сергей Морозов и Данила завладели землей Павлика, а он отчаянно сопротивлялся. И родственники решили его убить».

В 1997 году сопредседатель курганского общества «Мемориал» Иннокентий Хлебников подал в Генеральную прокуратуру заявление о пересмотре дела об убийстве Павлика Морозова (в 1932 году оно было возбуждено под номером 374, сейчас — Н-7825) и реабилитации осужденных за террор Морозовых, Кулуканова, а заодно и Трофима Морозова. Правозащитник полагал, что если даже Генпрокуратура признает, что убийцы Морозова были установлены правильно, то дело должно быть переквалифицировано с антисоветской статьи 58.8 на 136-ю — убийство. Хлебников разыскал дочь осужденного Арсения Кулуканова Матрену Шатракову, и она согласилась выступить заявителем по делу о реабилитации отца.

В Генпрокуратуре повторно исследовать материалы дела №374 поручили замруководителя реабилитационного отдела Николаю Герасимову. По его мнению, приговор по статье 58.8 Даниле, Ксении и Сергею Морозовым, а также Кулуканову был вынесен законно и обоснованно. В 1999 году Верховный суд признал законным отказ в реабилитации.