Не место для чудес. Как в дореволюционной России боролись с неофициальным православием

В бунташный, раскольнический XVII век на Руси было канонизировано более ста святых. В XVIII веке — всего один человек. С начала XIX столетия и вплоть до 1917 года Русская православная церковь признала святыми 10 человек (большая часть канонизаций приходится на правление будущего святого страстотерпца Николая II). А в самом конце богоборческого XX века в августе 2000 года на Архиерейском соборе РПЦ были канонизированы в общей сложности 1 067 человек. Это рекорд — столько святых русская церковь за один раз не прославляла никогда.

Что же за духовная катастрофа случилась в XVIII веке?

«Государство крепло — народ хирел», — вывел формулу Российской империи историк Василий Ключевский. Вместе с народом хирела и его церковь. Первый император Петр I хотел не просто вестернизации, но вестернизации по образцу протестантских стран. А это означало, что церковь должна была подчиниться государству. Борьба с церковью затянулась более чем на 20 лет: в 1700 году Петр упразднил патриаршество, и только в 1721 году смог продавить создание «духовного министерства» — Святейшего Синода.

Официальная церковь была разгромлена и поставлена на службу светским властям империи, но оставалось гигантское пространство «народного православия»: суеверия, региональные культы местночтимых святых, раскольники всевозможных толков, почитание мощей и икон, не упоминаемых ни в каких церковных книгах. На протяжении всего XVIII века государство наступало на эту не регламентированную им народную религиозность: сжигало иконы, закапывало мощи, ссылало священников, бросало в тюрьмы юродивых и кликуш.

В итоге «народное православие» победило.

Военно-церковные суды

В советской историографии Петра I любили представлять этаким богоборцем на троне. Параллели с переплавкой колоколов на пушки и изъятием церковных ценностей при советской власти казались очевидными. Во многом подобная точка зрения продолжает господствовать и сейчас. Но при царе-реформаторе богохульство не переставало быть «государевым преступлением»; напротив, поражает внимание Петра к делам подобного рода. Логично: если церковь становится придатком государства, то хула на Бога — это хула на царя.

Еще Соборное уложение 1649 года однозначно предписывало богохульников «обличив, казнити, сжечь». Петр эту меру подтвердил — в Воинский и Морской уставы были внесены соответствующие статьи. Так, за неуважение к православной обрядности («службу Божию поносит, и ругается слову Божию и Святым Таинствам») полагалось отрубать голову. Оскорбляющим Матерь Божию были уготованы телесные наказания, выбор которых зависел от «силы хуления». Интересно, что в Морском уставе рекомендовалось прощать хулителя, если считалось доказанным, что «богохуления токмо из легкомыслия произошли». Но тут же следовало уточнение: если богохульство происходит из-за легкомыслия, но неоднократно, то виновный должен быть «аркебузирован» (расстрелян).

Вплоть до середины XVIII века военные суды обращали мало внимания на указание Морского устава, что богохульство в первый раз могло случиться по легкомыслию. Офицеры с местными церковными иерархами действовали крайне жестко — смертная казнь по этой статье оставалась распространенным явлением. Так, камер-юнкер Фридрих Берхгольц описывает в своем дневнике случай сожжения мужика по частям за поругание иконы.

Показателен и случай, произошедший в Тобольске в 1738 году. Сибирский митрополит Антоний Стаховский, при жизни известный безжалостной борьбой со старообрядцами и канонизированный РПЦ в 1984 году, во время одной из литургий заподозрил двух женщин в раскольничестве. Ему показалось, что после причастия они выплюнули святые дары. Как известно, вплоть до начала XX века тайные старообрядцы посещали «никонианскую» церковь и имитировали причащение — это было единственным способом избежать «общения с Антихристом» и одновременно преследования властей. Женщин схватили. Они под пытками сознались, что сплюнули святые дары случайно, но крестятся они тремя перстами, а не раскольничьими двумя. Материалы следствия были отправлены в Синод. В Петербурге рекомендовали ограничиться в качестве наказания церковным покаянием. Но пока депеша шла в столицу, а потом возвращалась обратно, Антоний, руководствуясь предписанием Соборного уложения, сжег женщин в срубе.

Иллюстрация: Алексей Сухов / Медиазона

Во времена Елизаветы Петровны и Екатерины II за богохульство судят уже реже и ощутимо гуманнее. В 1783 году разбиралось дело сына глуховского атамана Петра Борщевского. Придя пьяным в церковь, он грязно выругался в адрес Богородицы. Находившиеся в церкви прихожане составили на сына атамана донос. Дело расследовалось довольно долго, а точку в нем поставила сама Екатерина: «Борщевский учинил столь тяжкое преступление не из злости или вредного умысла, а единственно от пьянства, то в рассуждении сего милостию от наказания избавить». Императрица предложила на восемь дней отослать провинившегося в ближайший монастырь, где его должны были в этот срок держать на хлебе и воде.

Но не одна Екатерина считала пьянство смягчающим обстоятельством. В 1784 году Синод при вынесении приговора вятскому крестьянину Прокопу Симонову ограничился одним покаянием. Симонов обвинялся в том, что будучи пьяным, матерно ругался, к каждой фразе добавляя: «И с Богом!».

При детальном рассмотрении дел того периода выясняется, что обвинение в богохульстве было излюбленным мотивом доносчиков. В 1762 году обер-аудитор Лев Шишков написал донос на своего соседа подпоручика Никифора Батюшкова. Тот назвал свою собаку христианским именем Фирс, указывал доносчик. Аудитор, быть может, и не заметил бы этого, если бы не странное совпадение: он услышал, как Батюшков подзывает свою собаку, 14 декабря — в день священномученика Фирса. Синод оставил эти совпадения на совести доносчика — дело осталось без внимания.

На сегодня историкам известны 133 дела о богохульстве, которые разбирались в России в XVIII веке. Социальное происхождение проходивших по этим делам обвиняемых — довольно пестрое: 31 солдат, 24 крестьянина, 18 арестантов и колодников, 15 представителей церковного клира, 12 чиновников, десять дворян, девять горнозаводских крестьян, семь горожан, шесть купцов и семь иностранцев. Подавляющее их большинство были мужчинами.

Заметно преобладание выходцев из низших слоев общества. «Почти во всех известных случаях к поруганию и кощунству приводит тяжелое положение: для угнетенного и забитого колодника, солдата, крестьянина "кощунственные речи" становились своеобразной психологической разрядкой, иногда оговорками обиходного языка и значительно реже — изъявлением протеста», — заключает современный историк Елена Смилянская. Показательно, что некоторые дела о богохульстве открывались после того, как наказываемый плетью за другое преступление человек начинал материть Бога, Божью Матерь и ангелов небесных.

Православное воспитание

С Петра I принято отсчитывать историю секуляризации в России. Но как мы могли убедиться выше, это не совсем так: власти не ставили своей целью отделение церкви от государства, а тем более — распространение светского мировоззрения. Для строительства самодержавной православной империи очень пригодился европейский принцип cujus regio, eius religio — «чья земля, того и вера». Царь-реформатор и его преемники стремились свести все многообразие православных религиозных практик к канону, утвержденному в Петербурге. При такой постановке вопроса под статьи о «государевых» преступлениях попадали не только раскольничьи движения от старообрядчества до нарождавшегося хлыстовства, но и различные формы народного православия. Историк Виктор Живов назвал эту политику «дисциплинарной революцией».

Первой и главной целью кампании против народного православия стала борьба с ложными чудесами, которые объявлялись суевериями. Император неоднократно давал понять, что монашество — это тунеядство, а вера в заступничество святых и помощь чудотворных икон только отвращают подданных от служения государственным интересам. Впрочем, сам император при этом объявленных суевериями религиозных практик не гнушался — если видел в них государственный смысл. Например, в 1721 году Петр лично привез мощи Александра Невского в Санкт-Петербург, чтобы доказать свою преемственность «шведской» политике русского князя.

Логика запущенного Петром исторического процесса требовала различать правильные государственные суеверия и неправильные народные, раскольничьи. Поэтому развитие русского православия после Петра I как будто замирает. Новых чудотворных икон не появляется, святых не прославляют — но за поругание старых наказывают по всей строгости закона.

Начало преследований народного православия принято отсчитывать с 1721 года, когда появился Духовный регламент. Документ был вдохновлен протестантским богословием, но был призван решить поставленную самодержавием задачу — сократить пространство вольномыслия в рамках религиозных практик.

Первое репрессивное применение Регламента не заставило себя долго ждать. Летом 1721 года начинается разбирательство в отношении дьяка Василия Евфимова, который огласил ложное чудо. После разбирательства было велено «чудотворца» казнить. Вслед за делом Евфимова начинается разбирательство о почитании чудотворной иконы монаха Маркелла из Александросвирского монастыря, которого считали святым. Выяснилось, что при обретении нетленных мощей Маркелла в его могиле были найдены только кости, а доказательств чудотворности иконы монаха не нашлось. Изображение решили сжечь, «чтобы суеверия и богопротивнаго чевствования не было».

Но перебороть народную религиозность было не так легко. В 1737 году Анна Иоанновна издает указ «О пресечении суеверий». В документе акцент делается на борьбе с кликушами, юродивыми и почитанием подверженных разложению мощей местных святых. Вводился институт десятильников, ответственных за сбор податей с духовенства и пресечение суеверий. Впрочем, последнюю свою обязанность они исполняли спустя рукава: десятильники назначались из местных авторитетных прихожан, и довольно часто сами выступали инициаторами обретения «нетленных» мощей. В 1762 году точно такой же указ издает только что взошедшая на престол Екатерина II, что многое говорит об эффективности предыдущего документа.

Слезное дело

Неповоротливая в силу сверхцентрализации, самодержавная власть в своей борьбе с народным православием буксовала. Инициативы Синода по искоренению ложных чудес на местах предпочитали просто не замечать. Игнорировали сигналы власти и церковные иерархи самого высокого ранга.

В 1723 году черниговский епископ Иродион сообщил в Синод: поп Терентий из церкви Вознесения заявил, что образ Богородицы замироточил. Подтверждали это и знатные прихожане храма. Присланные Иродионом иеромонахи подтвердили правоту Терентия: поверхность иконы была влажной, а вокруг нее стояли сосуды с собранными «слезами Богородицы». Иродион распорядился перенести икону в кафедральный собор, где та стала совершать чудеса исцеления. На исповеди все чудесно исцеленные подтвердили, что случилось это благодаря иконе, — завершал свое послание епископ. Согласно церковному преданию, это и есть доказательство чуда, поэтому никаких сомнений епископ в письме в столицу не изъявил.

Иллюстрация: Алексей Сухов / Медиазона

Зато засомневались в Синоде. Иродиону напомнили, что Духовный регламент вменяет епископам в обязанность преследовать несанкционированное почитание икон и не признавать за иконами «чудеса» без тщательного синодального расследования. «Образ и истекшие от него слезы, убрав в удобный тому ковчег и, запечатав, прислать. Попа Терентия немедленно выслать под крепким караулом», — таково было требование Синода.

Расследование продлилось два года. За это время Петр I успел отойти в мир иной, что, возможно, и спасло Терентия. На следствии поп признался, что «таких слез подлинно не было, а умыслил де он то разгласить в народ ложно для собственного прибытку». Император собирался вырвать ноздри «чудотворцу» и сослать его навеки на галеры, но Синод поступил иначе: в окончательном вердикте осталось лишь наказание плетью и лишение священнического сана.

Но наказанием одного Терентия дело не закончилось. К публичной порке были приговорены все, кто видел и подтверждал наличие «слез» у иконы; кроме того, они были обязаны в течение месяца стоять у церквей и виниться во лжи. А у Иродиона было велено «взять из собственных его архиерейских имений штрафа тысячу рублев, не взирая ни на какия его отговорки, без всякого отлагательства, которые и прислать в Святейший Синод немедленно». Но епископ избежал исполнения наказания — тысячи рублей не могли дать и все его имения.

Вообще, борьба с почитанием «лжечудотворных» икон — один из самых распространенных сюжетов в истории государственных репрессий против народной религиозности. В 1766 году новгородский митрополит Димитрий наложил наказание на всех почитающих в качестве чудотворной икону Иоанна Златоуста в одной из местных церквей. Наказание было по-настоящему масштабным — не избежал его и влиятельный князь Василий Мещерский, которого отлучили от причастия на два года. Участвовавших в прославлении иконы клириков сослали в монастыри, а остальных — крестьян — традиционно побили плетьми.

Впрочем, секулярный русский XVIII век знал и другие примеры. В 1751 году была официально признана чудотворной Ахтырская икона Божьей матери. Неофициально ее считали чудотворной еще с конца 1730-х годов, но несколько комиссий Синода никак не могли доказать обратное. Вопрос разрешился сам собой, когда приближенной императрицы Елизаветы Петровны баронессе фон Вейдель явилась сама Богородица и велела икону признать чудотворной.

Дважды святая

После церковного раскола в середине XVII века многие из недавно прославленных святых перестали быть таковыми. В конце 1670-х годов патриарх Иоаким деканонизировал Анну Кашинскую — старообрядцы утверждали, что при обретении ее мощей рука святой была сложена в двуперстное крестное знамение. Началось официальное разбирательство. Мощи признали ложными, чудеса выдуманными, и Анну официальную вычеркнули из святцев. Это было неслыханное событие: до тех пор канонизация была необратимой.

Раскол ослабил официальную церковь, что позволило Петру I поставить ее в подчиненное положение по отношению к государству — это общее место. О том, что народное православие в борьбе с государством выстояло и, видимо, лишь укрепилось, в учебниках истории не сказано.

Так, деканонизированную еще до Петра Анну Кашинскую на ее родине продолжали почитать святой на протяжении всего XVIII века — несмотря на строжайший запрет властей. Чудеса у ее мощей зафиксированы в местных церковных книгах. Это при том, что плеть и шпицрутены — самое легкое из наказаний, которые ожидали последователей этого культа. Но местные чиновники закрывали глаза на проявления народной веры, а у Синода не хватало ресурсов, чтобы сделать контроль по-настоящему тотальным.

К началу XIX века борьба с народным православием окончательно сходит на нет. В 1818 году, во времена не чуждого мистицизма императора Александра I, имя Анны Кашинской вновь вносят в святцы, а уже в 1909 году ее вновь признают святой.

В 1903 году на II съезде РСДРП большевик и этнограф Владимир Бонч-Бруевич указал, что вместе со старообрядцами в Российской империи насчитывается 26 млн раскольников того или иного толка, и именно эти люди могут стать горючим будущей революции — они имеют самый длительный опыт сопротивления авторитаризму в России.