Казус художника-акциониста Петра Павленского: психопатология или современное искусство?

Современная мировая психиатрия столкнулась с новым вызовом — постмодернистской реальностью, когда толерантное отношение к «инаковости» и плюралистичность позволяют признавать нормой широкий спектр индивидуальных стилей жизни и поступков какими бы они «чудаковатыми» ни казались. Границы нормативного поведения расширились, сместишись в сферу девиаций и психической патологии. Постмодернизм поставил под сомнение объективность понятия адекватности поведения, заменив его девизом «На Ваше усмотрение» и предоставив человеку самостоятельно определять норму и ненорму. Cтали распространяться необычные для традиционной культуры формы социального поведения — «эпатаж», «жизнь по приколу», «шизокультура». Для данного феномена появилось даже новое название — «метанормативное поведение». Утверждается, что будучи «антинормативным (антистереотипным), оно не антиобщественно» и нередко оказывается востребованным как любая иная игровая деятельность. По мнению В. Руднева, основной характеристикой нового феномена стала «актуализация шизотипического (аутистического) начала в культуре».

В такой обстановке классические принципы диагностики психических и, особенно, поведенческих расстройств, вошли в противоречие с новыми требованиями общественной жизни. Возникла необходимость пересмотра базовых основ диагностики с сужением круга патологических явлений. Однако психиатрия выбрала другой алгоритм развития — в классификации психических и поведенческих расстройств стали включаться все новые и новые «болезни» (расстройства), например, такие, как «патологическое накопительство» (хординг). Расширение числа классифицируемых форм происходит сегодня в основном за счет поведенческой и аддиктивной патологии, путем признания расстройствами как девиантных, так и метанормативных форм поведения. Этот процесс был назван «психиатризацией (психопатологизацией)» обыденной жизни. В медицинской антропологии и социологии он обозначается термином «медикализация». Под медикализацией понимают процесс, при котором состояние или поведение человека рассматриваться как медицинская проблема, требующая соответствующего решения. Речь, по мнению В.Л. Лехциер, идет о медикализации широкого круга областей — повседневности, детства, сексуальности, тела, смерти, нормы, страдания, медиадискурса и т.д. Все начинает рассматриваться сквозь призму диагноза и необходимости лечения. «Можно сказать, что медикализация — это процесс патологизации общества, производства пациентского самосознания». Следует признать, что многие аргументы ученых, отмечающих углубление тенденции медикализации обыденной жизни и критикующих психопатологизацию, носят аргументированный и разумный характер. Ведь данный процесс сказывается как на результатах каждодневной клинической практики психиатров, так и на обоснованности заключений судебно-психиатрических экспертиз, переводя тему медикализации (психопатологизации) из академической в сферу с опасными для «пациентов» социальными последствиями.

Акция «Фиксация», 2013 год. Фото предоставлено Петром Павленским

Сутью художественного творчества П. Павленского является совершение акций, когда «в холст превращаются улицы и площади, зрительный зал и сцена смешиваются, зрители принимают участие в действии, сами того не понимая». При этом в соответствии с художественным замыслом акции документируются на видео или фото и впоследствии демонстрируются. Искусствоведы считают перформансы П. Павленского неравнозначными по художественной ценности.

За последние годы П. Павленский совершил несколько акций, названных им «Шов», «Туша», «Фиксация», «Свобода», «Отделение», «Угроза». В рамках акции «Шов» (2012) Павленский, зашив себе рот суровой ниткой, в течение полутора часов простоял в одиночном пикете у Казанского собора в Санкт-Петербурге, держа в руках плакат с надписью: «Акция Pussy Riot была пере-игрыванием знаменитой акции Иисуса Христа».

«Зашитый рот стал моей личной трансгрессией, — рассказал П. Павленский. — Процесс Pussy Riot меня очень сильно затронул. Я его рассматривал как удар по искусству и ожидал, что художники ответят достойно. Но были только разговоры. А рот я зашил потому, что процесс над Pussy Riot — то было требование заткнуться… Было любопытно построить какую-то конструкцию на территории власти, которая бы ей не нравилась, но при этом власть не знала бы, что с тобой делать. Я стал развивать эту тему, старался с помощью минимума средств, используя тело, создать какую-то метафору. Я дошел до такого состояния, когда стал испытывать страх того, что если не сделаю, если не отвечу происходящему, то не смогу остаться личностью, не смогу потом вообще ничего. В жизни я себя так не веду, я спокойный человек».

Художественная акция «Туша» (2013) проходила у здания Законодательного собрания Санкт- Петербурга. Ассистенты принесли нагого, завернутого в многослойный «кокон» из колючей проволоки Павленского ко входу, где он безмолвно и неподвижно лежал, не реагируя на реплики и действия окружающих. Сотрудники полиции освободили его от проволоки при помощи садовых ножниц. Сторонники художника заявили, что «акция символизирует существование человека в репрессивной законодательной системе, где любое движение вызывает жестокую реакцию закона, впивающегося в тело индивида. Это метафора животной покорности, "выученной беспомощности" человека в загоне государственной машины».

Соратница и гражданская жена Петра, Оксана Шалыгина, отметила, что метафора акции мгновенно и непосредственно была воплощена в реальности: «Как только проволоку разрезали и извлекли из нее художника, эта самая проволока впилась в него в виде сотрудников полиции, скорой помощи и многочисленных оперативников».

Наиболее нашумевшая акция «Фиксация» (2013) была проведена Павленским на Красной Площади у стен Кремля. Павленский, находясь в обнаженном виде, прибил свою мошонку гвоздем к каменной брусчатке. Сам он объяснил акцию так: «Голый художник, смотрящий на свои прибитые к кремлёвской брусчатке яйца, — метафора апатии, политической индифферентности и фатализма современного российского общества».

Акция «Свобода» (2014) была организована на Мало-Конюшенном мосту Санкт-Петербурга и отражала «реконструкцию киевского Майдана». П. Павленский с коллегами подожгли автомобильные покрышки и стали колотить палками по металлическим листам, «создавая характерное для киевского Майдана звучание». Акция, со слов организаторов, была высказыванием о политике коллективного освобождения.

Акция «Отделение» (2014) была проведена на заборе института социальной и судебной психиатрии им. В.П. Сербского, когда П. Павленский отрезал себе часть мочки уха. Художник объяснил эту акцию так: «Нож отделяет мочку уха от тела. Бетонная стена психиатрии отделяет общество разумных от безумных больных. Возвращая использование психиатрии в политических целях, полицейский аппарат возвращает себе власть определять порог между разумом и безумием. Вооружаясь психиатрическими диагнозами, бюрократ в белом халате отрезает от общества те куски, которые мешают ему установить монолитный диктат единой для всех и обязательной для каждого нормы».

Акция «Угроза» (2015) была проведена П. Павленским у входа в здание ФСБ на Лубянской площади в Москве, когда он поджег дверь и со смиренным видом встал впереди горящих дверей с канистрой в руках в ожидании собственного задержания. Суть действия художник объяснил так: «Горящая дверь Лубянки — это перчатка, которую общество бросает в лицо террористической угрозе… Страх превращает свободных людей в слипшуюся массу разрозненных тел. Угроза неизбежной расправы нависает над каждым, кто находится в пределах досягаемости для устройств наружного наблюдения, прослушивания разговоров и границ паспортного контроля».

В рамках современного искусства подобные акции относятся к проявлениям перформанса — формы искусства, в которой произведение составляют действия художника или группы в определенном месте и в определенное время. Традиционно к перформансу относят любую ситу- ацию, включающую четыре базовых элемента: время, место, тело художника и взаимодействие художника и зрителя. В этом заключается отличие перформанса от таких форм изобразительного искусства, как картина или скульптура, где произведение определяется выставленным объектом. Иногда перформанс характеризуют как «Художник вместо произведения».

Акция «Свобода». Фото предоставлено Петром Павленским

Исследователь современного искусства Г. Преображенский так описал акцию «Угроза»: «Перцепт довольно ясный: фронтальная экспозиция, темнота, пылающая рама картины, некоторая новая зона в привычном, ниша, или как говорил Хайдеггер, "разлом" картины, трещина посреди мира. И это не столько даже рама, сколько изображение самого искусства, современное искусство как пламя, огненная картина и автопортрет художника на фоне сущностного (огненного) изображения современного искусства, а художник с канистрой как поджигатель-творец... Если у Малевича квадрат — абсолютизация картины как картины, то здесь символическое выражение сути современного искусства… [У Павленского] все происходившее может быть названо "автопортрет художника на фоне современного искусства"».

П. Павленский, причисляя свои акции к формам современного искусства, объяснял, что «произошла демократизация искусства, и это привело к тому, что многие формы искусства, например, классическая живопись, стали неактуальными. Художники начали искать новые формы для выражения. А акционизм — это «попытка художника обозначить границу между традиционным искусством и общественной жизнью… любое произведение искусства, в том числе и классическое, требует объяснений. Даже если вы придете в Лувр и увидите какие-нибудь живописные работы мастеров Средневековья, вы будете удивлены тем, сколько неожиданного расскажет вам грамотный специалист. Может быть, даже обнаружите, что совершенно неправильно понимали картину».

Сходного взгляда придерживается известный искусствовед О. Свиблова, утверждая, что «Искусство — это символический объект и ничего больше. Вот в угол повесили "Джоконду" — и не знаем, что она "Джоконда", и пошли мимо… Каждый видит в искусстве только то, что он способен увидеть. Это отражение нашего внутреннего мира».

Д. Драгунский, высоко оценивая художественность акций П. Павленского, утверждает, что «искусство — это не только "похоже и красиво". Это еще "и больно, и противно". Искусство —это всегда, даже в самые благопристойные времена, — немножко шок».

В. Нестеренко задался вопросом о том, чем отличается современный акционизм как вид искусства от хулиганства, революции, восстания и погрома. По его словам, «граница между искусством и хулиганством пролегает в области чужого носа. Если художник размахивает руками в опасной близости от чужого носа, то это все же провокация. Как только нанесен первый удар и пошла чья-то кровь — искусство заканчивается».

Сам Павленский неоднократно заявлял, что «во всех акциях, которые [он] проводил, не было ни одной жертвы, только [он] сам, если это слово здесь вообще употребимо».

Акцию «Угроза» прокомментировали многие, например, глава Московской Хельсинкской группы, правозащитница Л. Алексеева высказалась так: «Я категорически осуждаю его акцию. Если это перформанс, то это идиотский перформанс. Представляете, начался бы пожар, а внутри люди, они не смогли бы выйти, у них семьи и дети. Если бы люди сгорели, это как? Сначала все-таки его — к медикам. Нормальному человеку такой перформанс в голову не придет».

По мнению Э. Лимонова: «Павленский — это наследник Герострата и Малевича… Он много раз нарывался и наконец-то у него это получилось… Я смотрю на это как на определенный выброс извращения искусства. Это, несомненно, сделано в русле перформансов. Если он раньше калечил себя, то сейчас он вдруг обратился против государства… Мотивы его поведения исключительно политические, и он должен быть судим как диверсант иностранного государства…».

Необходимость проведения судебно-психиатрической экспертизы П. Павленскому была обоснована, с одной стороны, декларированной следствием неадекватностью его поведения, с другой стороны, имевшейся информацией о том, что П. Павленский ранее наблюдался у психиатров и проходил лечение в психиатрическом стационаре. К тому же, следствие отказывалось рассматривать акции Павленского как проявления современного искусства, а эксперты разошлись во мнениях. Вот отрывок из разговора следователя с П. Павленским:

Акция «Туша». Фото: Сергей Ермохин

Клиническое обследование Павленского Петра Андреевича 1984 года рождения

Было проведено нами 8 октября 2014 года с использованием интернет-коммуникации посредством системы Skype с устного информированного согласия испытуемого, находившегося в момент обследования в г. Санкт-Петербург.

История жизни и болезни испытуемого Павленского П. А. (со слов родственников и испытуемого). Раннее развитие без особенностей. В школу пошел своевременно, успеваемость была хорошей, занимался спортом (легкой атлетикой). В старших классах школы потерял интерес к занятиям, прогуливал уроки, отмечалась конфликтность с учителями. Сменил две школы. Окончил 9 классов, затем 11-й класс вечерней школы. С 16-летнего возраста — эпизодическое употребление разных психоактивных веществ (анаша, кокаин, ЛСД, «грибы»). Героин употреблял в течение двух лет. Со слов П. Павленского, «хотел перепробовать все наркотики». В дальнейшем (с 2002 года) полностью отказался от употребления наркотиков и более не возобновлял — «закончился опыт наркотический, начался образовательный». Подрабатывал по рабочим специальностям. В армии не служил.

В поле зрения психиатров П. Павленский попал в возрасте 18 лет (в 2002 году), когда по собственному желанию обратился в психоневрологический диспансер г. Санкт-Петербурга и проходил стационарное обследование и лечение. При поступлении жаловался на эмоциональную неустойчивость, возбудимость, раздражительность, нарушения сна, устрашающие сновидения. Связывал плохое психическое состояние с последствиями употребления наркотиков. Психотических расстройств и суицидальных мыслей не обнаруживал. В отделении в первые дни конфликтовал с больными, раздражался на замечания медицинского персонала. В последующем стал спокойнее, настроение выровнялось, наладился сон. Находился в стационаре в течение месяца. Был выставлен диагноз: «эмоционально-неустойчивое расстройство личности, в анамнезе полинаркомания». После выписки из стационара было рекомендовано амбулаторное наблюдение, была заведена амбулаторная карта больного. Однако на диспансерном учете не состоял и не состоит.

В 2004 году поступил в Художественную академию на факультет программного дизайна, через два года перейдя на факультет монументальной живописи. Параллельно обучался в школе современного искусства. Будучи на 5 курсе обучение в академии прервал. Обяснил это тем, что даже написание дипломной (выпускной) работы в вузах, готовящих скульпторов, художников и других представителей мира искусства, противоречит его взглядам на возможность стать настоящим художником. С того времени стал заниматься чтением лекций и проведением семинаров по современному искусству. По приглашению выступал с лекциями в России и за рубежом.

В официальном браке не состоит, проживает совместно со своей гражданской женой (Оксаной Шалыгиной) и двумя несовершеннолетними детьми. Со слов матери и жены, «очень любит дочерей, занимается их воспитанием», характеризуется соседями и родственниками с положительной стороны. Окружающие описывают его как «тихого, спокойного, вежливого, неконфликтного». Не курит, не употребляет алкоголь. Придерживается вегетарианской диеты (вместе с женой и детьми). В квартире, в которой проживает семья П. Павленского, практически отсутствует мебель и занавески на окнах. Члены семьи спят на полу, стены обшарпаны, отсутствует душ. При этом квартира не выглядит запущенной или грязной.

Гражданская жена П. Павленского Оксана Шалыгина называет себя его соратницей. При этом сам институт брака и она, и Павленский отрицают, как и стабильные моногамные отношения в целом. Художник и его соратница, по ее словам, встречаются и с другими партнерами для секса: «Не может быть отношений, основанных только на сексе, — это неинтересно, неплодотворно и тормозит работу. А если мы разделяем идеи, если человек наш друг — он может войти в наш близкий круг. Мы не используем понятие "семья", потому что это социально-политический конструкт, который подразумевает собственничество и отказ от свободы воли. Мы говорим "близкий круг"». Несмотря на свободные отношения в паре, «ревность окончательно изжить не удалось, хотя задача цивилизованного человека — держать ее под контролем… Сам по себе секс с другим партнером не является [для нас] чем-то предосудительным, в отношениях важно доверие, а вот обман или сокрытие правды — это предательство». Когда измена со стороны О. Шалыгиной произошла, и она не смогла признаться в этом, то решила добровольно себя наказать, отрубив две фаланги мизинца: «Я назначила себе такую цену за нарушенное слово… Потом рассказала Петру. Он согласился. Так, связь между действием и словом была восстановлена».

Воспитанием детей родители занимаются поровну, «в зависимости от того, кому в тот или иной момент легче освободиться для других дел». Дети в школу не ходят, поскольку родители посчитали это нецелесообразным. Обосновывая это, О. Шалыгина сообщила, что сама не знает таблицу умножения, очень плохо знает географию, биологию, химию, физику, математику— «кроме ненависти к школе я ничего не вынесла. Единственно, что мне нравилось — это литература и история, так я начала активно читать… Это [школа] — загубленное время».

П. Павленский объясняет нежелание отдавать детей в школу тем, что в школе детей принуждают носить школьную форму, «всех унифицируют по брюкам и юбкам одинакового цвета. Это — верный признак наползающего тоталитаризма».

О. Шалыгина является главным редактором журнала журнала «Политическая пропаганда», где совместно с П. Павленским изучает феномен «политического искусства». Оксана так же, как муж, организует собственные художественные акции. Наиболее известна акция «Бомбастика», проведенная ей на открытии выставки З. Церетели в 2014 году. Об акции Оксана сообщила следующее: «Новая книга [выпущенная их журналом] была представлена миру единственно соответствующим ситуации способом, а именно — извлечена из влагалища и втиснута в дряблые руки дочери главного приспособленца и самого продажного художника страны Зураба Церетели».

В течение десяти лет (начиная с 2002 года) П. Павленский к психиатрам не обращался. Обращение в психоневрологический диспансер (ПНД) в марте 2013 года было связано с жалобами на тревожность, подавленность, нарушения сна, снижение аппетита, чувства внутреннего напряжения, слабость, появившиеся в 2011 году и связанные, со слов пациента, с прохождением лечения от гепатита С. В ПНД было назначено лечение (не может вспомнить названия препаратов).

В июле 2012 года после проведения первой акции («Шов») был освидетельствован психиатром, который в своем заключении отметил, что пациент «ориентирован верно. Без бреда и обманов чувств. Без агрессивных и суицидальных тенденций. Аутоагрессия была демонстративной. Диагноз: психически здоров».

После проведения акции «Туша» (май 2013 года) был консультирован врачом дежурной психиатрической бригады. В связи с тем, что психиатры оценили состояние П. Павленского как «представляющее непосредственную опасность» для пациента, был помещен в клинико-диагностическую палату психиатрической больницы, где находился несколько часов. После консультации психиатра был выписан с рекомендациями на амбулаторное лечение.

Акция «Угроза», 2015 год. Фото: varlamov.ru

В ноябре 2013 года после совершения акции «Фиксация» в очередной раз был обследован психиатрами. Психическое состояние Павленского в приемном покое городской больницы №1 г. Москвы психиатр описал так: «собрать анамнез затруднительно, погружен в бредовые переживания», «протестовал против засилья полиции», «считал себя художником», заявил, что «совершил акт художественного творчества». Был установлен диагноз: «эмоционально-неустойчивое расстройство личности».

Затем П. Павленскому была проведена амбулаторная комплексная судебно-психиатрическая экспертиза в психиатрической клинической больнице им. Н.А. Алексеева, в рамках которой было отмечено, что подэкспертный «ориентирован в месте, времени и собственной личности. Демонстративен. Психотической симптоматики (бреда, галлюцинаций) нет. Критические и прогностические способности не нарушены». Эксперт-психолог указал, что у подэкспертного «мнестические процессы сохранны. Логические зависимости устанавливает верно». На основании исследования эксперты пришли к заключению о том, что «Павленский П.А. каким-либо психическим расстройством и слабоумием не страдает, обнаруживает признаки смешанного расстройства личности», «в период, относящийся к инкриминируемому ему деянию, временного психического расстройства либо иного болезненного состояния психики не обнаруживал, мог в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими». Был сделан вывод о том, что в принудительных мерах медицинского характера в соответствии со статьями 97, 99 УК РФ не нуждается.

После акции «Свобода» (февраль 2014 года) следственные органы ходатайствовали о проведении стационарной судебно-психиатрической экспертизы, которая назначена не была. В том же году (октябрь 2014 года) после совершения акции «Отделение» в связи с «аутоагрессивным поведением» (травматической ампутацией мочки правой ушной раковины) был трижды консультирован психиатрами, выставившими противоречащие друг другу диагнозы: «острое психическое расстройство, неуточненное», «острое полиморфное психотическое расстройство с аутоагрессивным поведением» (с рекомендацией назначения галоперидола и аминазина) и «самоповреждение… с демонстративной целью».

Психическое состояние испытуемого на момент обследования (8 октября 2014 года). В контакт вступает охотно. В беседе приветлив, учтив, деликатен. Спокоен, эмоционально синтонен. Открыто и заинтересованно обсуждает вопросы, связанные с совершением им «актов художественного творчества» (инкримируемых ему деяний). На вопрос о мотивах своего поступка на Красной площади (акция «Фиксация») и его связи с доминирующим мировоззрением подробно описывает культурологические и художественные истоки сходных поступков других творческих людей. Рассказывает об авангардистских течениях современного искусства (перформансе, дадизме, акционизме и других). Подчеркивает, что имеет соратников и коллег, разделяющих его взгляды на современное искусство. При этом отмечает, что принципиально значимой для него как для личности является цель данной разновидности искусства — противостояние и борьба с различными стандартами, несвободой, ограничениями, стереотипами. При обсуждении этих тем говорит эмоционально, но без экзальтации и позерства. Признаков демонстративности также не обнаруживает. Отмечается повышенная чувствительность к вопросам справедливости и свободы.

Убежден, что своей акцией на Красной площади (как и другими акциями) достиг желаемого результата — привлечения внимания общественности к теме несвободы личности. Гордится тем, что смог осуществить свой план, все продумать, обойти все препятствия. Объяснил, что форму акции взял из уголовной среды («на зоне нередко заключенные прибивают мошонку к нарам, демонстрируя таким образом протест против произвола начальства»), а смысл, который он вкладывал в акцию, должен был продемонстрировать простым людям, что «мы все живем в глобальной зоне». Каких-либо политических предпочтений не высказывает.

В беседе проявляет высокий интеллект и уровень знаний. Мышление логичное, последо- вательное, без признаков соскальзывания, резонерства или разорванности. Внимание привлекается и удерживается в норме. Память на текущие и прошедшие события сохранена. Признаков астении не отмечается.

На вопрос, считает ли он себя психически больным, ответил отрицательно. При этом высказал мысль о том, что не раз размышлял о том, что такое психическое заболевание, и знает людей, которые нуждались в психиатрической помощи. Сообщил, что его основной задачей при совершении акции «Отделение» (на заборе Института им. В.П. Сербского) была поставка вопроса об объективности психиатрии как таковой:

«Я отрезал мочку уха, как Ван Гог. После этого он был объявлен сумасшедшим, и началась травля. Я думаю, что это повлияло на его решение о самоубийстве… Есть очень показательный исторический пример. В США в XIX веке были такие диагнозы как драпетомания и дизестезия. Психиатры изучали беглых рабов и находили, что стремление бежать из рабства — это психическое расстройство, и называлось оно драпетомания. А стремление рабов разрушать продукт собственного труда назвали дизестезией… Где психиатрия? Нет ее. Это псевдонаучное объяснение изоляции. Ну нужно изолировать человека, чтобы он не перерезал всех, и его изолируют. А в том виде, в котором она существует, это просто подкладка под режим... ».

Не считает себя дезадаптированным человеком, указывая на то, что в быту и со своими близкими бесконфликтен. Активной психопатологической продукции (бреда, галлюцинаций и др.) не выявляется.

Выводы по клинико-психопатологическому исследованию Павленского П.А. и обсуждение. В процессе обследования Павленского П.А. не обнаружилось признаков нарушения познавательных процессов (расстройств мышления, восприятия, памяти, внимания, интеллекта) и расстройств аффективной сферы. Выявлены особенности поведения, приводившие его на протяжении жизни и в инкриминируемые периоды к эпатажному поведению, которое расценивалось правоохранительными органами как нарушение общественного порядка.

Вопрос о том, носило ли поведение П. Павленского в периоды совершения «акций» нормативный или патологический характер, является крайне неоднозначным и дискутабельным. Мнения психиатрической общественности разделились. Так, «психиатр-криминалист» М. Виноградов утверждает, что «речь может идти о психопатоподобной вялотекущей шизофрении, которая время от времени даёт всплески неадекватного поведения… Такие люди, как Павленский, опасны для общества, потому что однажды они могут перейти грань и совершить действия, которые причинят вред окружающим — напасть на кого-то или создать ситуацию, при которой может произойти катастрофа, автомобильная или какая угодно другая. Все его действия больше говорят о том, что он нездоров».

«Православный психиатр» Д. Авдеев констатирует, что «глубокое уродство души далеко не всегда есть следствие тяжелого психического заболевания, например, шизофрении. Это может быть, и скорее всего, является патологией личности… Раньше о психопатиях говорили как о "нравственном помешательстве", "душевной порочности", "моральном уродстве"… Конечно, это душевное заболевание, но заболевание особого рода. Павленский болен уродством души».

Выставлявшийся у П. Павленского психиатрами (в том числе, судебными) диагноз эмоционально-неустойчивое расстройство личности (F60.3) требует обоснования и научной аргументации. Известно, что для его диагностики необходимо обнаружение в клинической картине следующих критериев: 1) ярко выраженная тенденция действовать импульсивно, без учета последствий, наряду с неустойчивостью настроения; 2) сниженная способность планирования; 3) вспышки интенсивного гневливого аффекта часто приводят к насилию, либо «поведенческим взрывам», они легко провоцируются, когда импульсивные акты осуждаются окружающими, либо им препятствуют. Выделяются две разновидности этого личностного расстройства, и при обеих присутствует общая основа импульсивности и отсутствия самоконтроля.

Сравнение особенностей поведения П. Павленского с диагностическими критериями эмоционально-неустойчивого личностного расстройства показывает, что они не совпадают ни по одному пункту. П. Павленский всегда тщательно планировал свои акции, заранее все продумывал — «акции "собирались" по несколько месяцев: в голове копились впечатления, которые однажды складывались в простое и лаконичное действие». К акции «Фиксация» он готовился особенно долго и скрупулезно, тренировался с секундомером, изучал в интернете анатомические схемы, готовил инструменты (точил, подпиливал, дезинфицировал).

Таким образом, нет оснований говорить о наличии у П. Павленского признаков импульсивности, тем более, что в обычной жизни он характеризуется как спокойный, тихий и уравновешенный человек, не склонный к агрессии, эпатажу или демонстративности. Нельзя также говорить о неспособности планировать и учитывать последствия своих действий. Павленский прекрасно понимал, к чему могут привести его художественные акции, и после их совершения ждал задержания полицией. Он ради воплощения в жизнь своих художественных замыслов был даже готов оказаться за решеткой.

Акция «Шов». Фото: Максим Змеев/Reuters

Если оценивать особенности «патологичности» поведения П. Павленского по основополагающим диагностическим критериям личностных расстройств по МКБ-10, то обнаружится, что и по ним нет никаких оснований диагностировать какое-либо поведенческое расстройство. Так, у П. Павленского отсутствуют:

а) заметная дисгармония в личностных позициях и поведении, вовлекающая обычно несколько сфер функционирования (аффективность, возбудимость, контроль побуждений, процессы восприятия и мышления, стиль отношения к другим людям);

б) хронический характер аномального стиля поведения, возникшего давно и не ограничиваю- щегося эпизодами психической болезни;

в) аномальный стиль поведения является всеобъемлющим и отчетливо нарушающим адаптацию к широкому диапазону личностных и социальных ситуаций;

г) вышеупомянутые проявления всегда возникают в детстве или подростковом возрасте и продолжают свое существование в периоде зрелости;

д) расстройство приводит к значительному личностному дистрессу, но это может стать очевидным только на поздних этапах течения времени;

е) обычно, но не всегда, расстройство сопровождается существенным ухудшением профессиональной и социальной продуктивности.

Таким образом, клиническое исследование П. Павленского и анализ его «неадекватного» поведения по материалам судебно-психиатрических экспертиз и объективного анамнеза, позволяют утверждать, что нет никаких оснований для диагностики у него каких-либо психических и/или поведенческих расстройств. Своеобразие поведения П. Павленского с элементами членовредительства и сексуальной провокативности не должно рассматриваться исключительно сквозь призму психиатрии.

Данному феномену может и должно быть найдено иное объяснение. Ведь акционизм — не вымысел, не «бред воспаленного воображения», а реальность современных художественных практик, «самая адекватная форма неклассического искусства». Специалисты убеждены, что «причастность к вечному, присущая большому искусству, реализуется в акционизме за счет близости акций к первобытным ритуально-магическим формам… на уровне бессознательных архетипических структур», вследствие чего сфера сексуального становится существенной частью искусства. Неотъемлемым атрибутом акционизма становится феномен фиксации, «не важно какой —фото-кинодокументирование, интернет-фиксирование или собственно объектная фиксация». Психопатология же со своим специфическим инструментарием и устоявшимися взглядами на норму и патологию, не учитывая архетипической сущности современного искусства и осознанного характера его представления обществу, неправомерно вторгается в недоступные ей сферы.

Свою лепту в дискредитацию психиатрии в общественном сознании вносит увлеченность многих психиатров патографией — исследованием жизни и творчества выдающихся личностей, ориентированным на поиск скрытых психопатологических мотивов их творчества. В теориях социального контроля патография рассматривается как инструмент медицинской стигматизации. С развитием психиатрической профессии некоторые ее представители стали заявлять о психопатологичности любого современного искусства и о том, что без их экспертизы в вопросе о творчестве обойтись нельзя. Существует даже точка зрения о том, что современное «искусство само по себе является психопатологией…, [поскольку] мир метафор искусства практически един с метафорами психиатрии». С точки зрения В.П. Самохвалова, современное искусство питается творчеством душевно больных («искусством аутсайдеров», «арт-брютом»).

«По отношению к классическому новое искусство выглядит отчетливо регрессивно, — считает В.П. Самохвалов. — Творящий всегда воплощает в своих произведениях особенности своей личности, личную историю и анамнез, а также психопатологию». Специалистами, критикующими патографию за примитивизм и «профессиональный кретинизм», регистрируется иная закономерность — процесс психопатологического синдромообразования предстает как творческий акт, а не наоборот. То есть изысканность или обыденность клинической картины болезни, богатство или бедность содержания и формы психической патологии признаются производными не от заболевания, а от творческих способностей пациента.

Обратим внимание на то, что в наши дни в России практически отсутствует критика лежащей в основе патографии идеи — объяснять особенности творчества характером психической болезни. В связи с этим В.В. Гаврилов справделиво отмечает, что маргинальное творчество следует рассматривать как своеобразную парапсихопатологическую экспрессию — результат смешения переживаний на грани психического заболевания и нормы.

Частный случай художника-акциониста Петра Павленского заставляет всерьез обратиться к проблеме общего для психиатрии порядка — анализу причин распространенности парадигмы медикализации (психопатологизации) общественной жизни и творческой деятельности. В идеале психиатрии не следует вмешиваться ни в процессы политического активизма, ни в метаморфозы современного художественного творчества. Пересмотр существующей психиатрической парадигмы необходимо осуществить для того, чтобы избежать упреков в ангажированности и субъективизме, а также с целью утверждения психиатрии в качестве серьезной научной дисциплины. Анализ конкретного казуистического случая и предпринятые психиатрами попытки причислить его к кругу психиатрических диктуют необходимость привлечения внимания специалистов к выработке четких и убедительных критериев дифференциации поведенческих расстройств, девиаций поведения и творческих актов.

При републикации статьи Владимира Менделевича «Медиазона» опустила список использованной литературы и предваряющий работу реферат.