«Позвонил в полицию и сказал, что убил любимого человека». Как работают психологи, участвующие в экспертизах по уголовным делам
Статья
29 декабря 2017, 13:37

«Позвонил в полицию и сказал, что убил любимого человека». Как работают психологи, участвующие в экспертизах по уголовным делам

Фото: Дмитрий Лебедев / Коммерсант

Может ли преступник избежать ответственности, притворившись умалишенным, почему молодые матери выбрасывают новорожденных из окон, и сколько платят «карманным» специалистам — «Медиазона» публикует рассказ психолога с более чем 30-летним стажем экспертиз по уголовным делам.

Почему над психологами смеются

Над психологами часто смеются, потому что и полуграмотная баба может поступить на психфак на второе высшее, выучить две-три методики и с ними шуровать по жизни, мы часто это видим.

Например, следователи могут запрашивать не комплексную экспертизу, а обратиться за консультацией к одному специалисту. От таких исследований волосы дыбом встают. Однажды по делу о педофилии по методике, предназначенной для взрослых, проверяли ребенка — выявляли признаки депрессии. Их установили и связали с тем, что педагог совершал по отношению к ребенку определенные действия. И никто не подумал, что, может быть, это депрессивная реакция на то, что его обследуют, что трудная методика, что десятилетний ребенок не хочет работать.

Несуществующие животные. Можно ли обмануть эксперта

Психолого-психиатрические экспертизы назначают, когда не понятны мотивы преступления, и в случаях особо жестоких преступлений. Сначала должны работать психиатр и патопсихолог. Они устанавливают, находился ли человек в болезненном состоянии, если нет — экспертиза переходит к психологу от нормы. По идее, это должен быть не тот специалист, который работал вначале с психиатром, но часто это нарушается. И он должен составить психологический портрет, охарактеризовать личность и ее поведенческие паттерны, и вписывается ли в них то, что человеку инкриминируют.

Такие исследования проводятся только в психиатрических учреждениях; если испытуемый уже наблюдался, то запрашивается история болезни, и тогда экспертизы формальные: надо описать, что было раньше и что сейчас. Если же не наблюдался, то человека на месяц помещают в стационар. Психолог за это время приходит к обвиняемому раза два-три. Он должен описать микростатус человека — отношение к исследованию, психологу, преступлению — и результаты испытания методик. Методики бывают разные, вроде глубинных интервью или тестов с просьбой нарисовать несуществующее животное. В среднем на одном человеке проводят от трех до семи [тестов], но вообще — столько, сколько нужно для установления истины. Правда, следователи всегда торопят.

Если дело об убийстве, часто экспертизы сводятся к установлению, было ли оно совершено в состоянии физиологического аффекта — это ведь может серьезно скинуть срок. Однажды неопытный адвокат меня позвал в СИЗО к подзащитному выяснять, не был ли он в таком состоянии. Там у человека пятая ходка, пьяные разборки в стиле «ты меня уважаешь?» и убийство. А критерии аффекта везде описаны, особенно характерен выход из этого состояния. Если по-простому, чаще всего со стороны про таких людей говорят, что он всегда был очень тихий, а потом вдруг, например, жену убил. Значит, была длительная психотравматическая ситуация, и что-то стало последней каплей. И после преступления в таких случаях человек не пытается скрыть улики или сбежать. Он обрыдается над жертвой, вызовет полицию и будет ждать. У меня был случай: мужик позвонил в полицию и сказал, что убил любимого человека — приревновал жену. Часто матери недосыпают и выбрасывают новорожденных из окон. Женщины без диагноза, не шизофреники, а просто такая физиологическая реакция на бессонницу — неадекватные поступки.

Обмануть в этом смысле пытаются редко, да это и сами следователи понимают, когда человек отвечает одними и теми же заученными фразами. Сумасшествие тоже очень редко имитируют. Кто-то говорит психиатрам, что позвонил Ленин или Сталин и приказал что-то сделать, или утверждают, что в голове что-то щелкает, и потом пропадает память — глупости, которые не вписываются ни в психологию, ни в психиатрию.

Берегитесь экстремизма!

Сейчас больше всего работы по педофилам, и тут следствие, как правило, работает хорошо и без натяжек. Общего у педофилов ничего нет, разве что сейчас они стараются что-то документировать, чтобы потом от этих материалов возбуждаться. Из-за распространения интернета как раз в основном [преобладают] дела, связанные с фото и видео: люди пишут девчонкам из девятого-десятого класса, велят им что-то делать, записывают. В остальном все педофилы разные: у них разный интеллектуальный уровень, разный личностный профиль. В таких случаях еще проводится психолого-искусствоведческая экспертиза материалов. Если искусствовед определяет, порнография это или эротика, то психолог устанавливает цель, для чего они делались.

Дел по экстремизму теперь почти не осталось. Раньше было больше из-за боевиков на Северном Кавказе — надо было, помню, исследовать какие-то песни о чеченских воинах. Про оппозицию у меня ничего не было. Да мы и молодым коллегам советуем от экспертиз по экстремизму отказываться, хоть они и оплачиваются хорошо: чем меньше связанных с политикой исследований вы будете проводить, тем лучше будете спать. Потом же и публикации могут быть — деньгам не рад будешь. Здесь исследуются листовки, речи, и задача психолога — определить, как они могут подействовать на аудиторию.

Есть, конечно, карманные эксперты, это факт. Заметно по громким уголовным делам, часто у лингвистов ну очень зыбкие основания. Наверное, таким специалистам очень хорошо платят, но я таких не знаю. Мне посягательств на независимость исследований не попадалось. Конечно, следователи какое-то свое мнение высказывают, но если у них спросить, за что они платят — за положительный ответ или за экспертизу — отвечают, конечно, что за экспертизу.

За что платят экспертам. «Никакой обратной связи»

Уголовные дела — самый надежный источник доходов. Раньше силовики платили за объем исследованной информации, однажды дошло до 70 тысяч рублей — надо было описать тысячу фото и видео. Теперь больше 30 тысяч не платят, и то платят поздно, потому что им лень оформлять документы. Можно им отправлять электронный вариант и обещать бумажный с печатью и подписью после того, как будут гарантии оплаты, но тогда они начинают выманивать: говорят, что если не предоставить акт, то им деньги не выделят.

Сейчас еще психологов стали привлекать к гражданским делам, чаще всего — когда люди разводятся и решают, с кем останутся дети. Здесь надо исследовать все-все внутрисемейные коммуникации, отношение родственников друг к другу, и экспертиза может установить, что с отцом лучше, а с матерью ребенок отчужден, и она к нему не очень хорошо относится, постоянно оставляет на родственников. Не как раньше, развелись — и дети остаются с матерью.

Редко бывают дела о причинении морального вреда. Тут надо выявить, что человек переживал и изменилось ли у него мироощущение; может быть, в структуре эмоционального фона появились враждебные эмоции. Психолог сравнивает психологические портреты до и после, как человек изменился, появились ли психосоматические проблемы. Старый психологический портрет восстанавливается по справкам, документам, отзывам близких. Вот женщину уволили и не заплатили. Она подала заявление, но совсем не выглядела как морально ущемленная: ярко красилась, бурно реагировала на все. А исследование по методикам показало, что она довольно тонкий и сенситивный человек, и все это бодрячество расшифровалось как компенсация ее задавленного эго и нанесенного ущерба. Присудили ей 10 тысяч рублей.

Еще прошлый психологический портрет реконструируется при посмертных экспертизах, которые заказывают, если есть подозрение на самоубийство, или [при подозрении] что кто-то пытается замаскировать убийство под суицид. Здесь психологу нужно установить, были ли у человека склонности к суициду.

Вообще, часто влияния у экспертиз почти никакого нет, а ведь они могли бы играть большую роль, если бы психологи были квалифицированней и им бы доверяли. Силовики и адвокаты могут даже просить провести экспертизу экспертизы, если сомневаются — это делается неофициально, по знакомству, но оплачивается. Опытные психологи с педагогическим стажем часто стараются таких экспертиз не проводить — тогда придется дискредитировать собственных учеников и, получается, себя.

А до решений, которые потом принимают суды, нам дела нет. Нас никто не извещает, мы отдаем заключения, и все, ничего про дело не знаем. Только если случайно в разговоре узнаем или вторую экспертизу закажут, еще могут вызвать в суд по проведенной экспертизе. Никакой обратной связи нет.