«Я подумал, это вертухай глумится. Не мог поверить, что этот ненормальный может быть начальником». Как заключенный ИК-7 переиграл «хозяина» зоны Сергея Коссиева

Лаша Гогуа — бывший заключенный ИК-7, признан потерпевшим по уголовному делу Сергея Коссиева. В 2011 году приговорен Петербургским городским судом к 9,5 годам лишения свободы за убийство, покушение на двойное убийство с целью скрыть другое преступление, угон, незаконное хранение оружия, покушение на дачу взятки и угрозу насилием в отношении представителя власти. В настоящее время отбывает наказание в Ленинградской области. Письменные ответы на вопросы «7х7» передал через адвоката.

Первая встреча. Когда «Любэ» заглушает звуки ударов

Первый раз я попал в ШИЗО сразу после этапа, еще до карантина. Мне подкинули лезвие. Внаглую положили в пачку сигарет. Пока один [сотрудник] досматривал, другой отошел куда-то, начал ковыряться [в вещах]. А я был готов к этому, ко всем провокациям. Естественно, я посмотрел в его сторону. Он отвернулся. Спиной ко мне стоял, и здесь я ничего не мог поделать. Единственно, подошел и сказал: «Ну-ка, повернись!» Он поворачивается, держит в руках открытую пачку сигарет, показывает мне ржавое лезвие и спрашивает: «Это ваше?» Я говорю: «Нет». — «Вещи ваши?» — «Мои вещи». — «Следовательно, и лезвие ваше». — «Нет, не было такого». — «Ну, разберетесь!». Посмотрели дальше вещи и отвели меня прямо в камеру ШИЗО.

И после этого пришел дебил [Коссиев], по-другому не могу назвать этого человека, начал орать. Как индюк крыльями там стучал об пол: «Ты что, не понимаешь, куда ты приехал? Ты в моих руках. Я могу тебя убить, умертвить, ты вообще можешь сумасшедшим отсюда выйти. Я сам сумасшедший». Это его слова. Я смотрю, он в капитанском звании. Я подумал, что это какой-нибудь вертухай глумится. Потому что я никак не мог бы поверить, что этот ненормальный человек может быть начальником колонии.

Он продолжил: «Будешь делать все, что я тебе скажу, иначе тебе ****** [конец]. Так что давай, признавай это лезвие, я тебе пять суток дам. А если не признаешься, будем тебя лупить каждый день по два раза. И ты точно признаешься».

Я уже понимал, что там каждая поверка — я слышал эти крики, избиения — это ужас! Когда там орет «Любэ», и все равно слышно крики! Звуки ударов перекрывают этот звук. Это не очень комфортная ситуация. Так что я предпочел пять суток.

В итоге он мне десять суток дал, отсидел я 12.

Угольки и конфетки

На следующий день приехал ко мне [начальник оперативного отдела регионального УФСИН Алексей] Козлов. И говорит, так и так, мне звонил из Питера такой-то человек, [ты] должен сам догадаться, как у тебя будет здесь жизнь протекать. И когда он назвал фамилию, конечно, я сразу понял: здесь счастье ловить будет очень сложно.

Меня сразу начали репрессировать. Сначала отправили на уголь. Уголь завозили большими партиями. И Коссиев любил устраивать «живую гору», то есть мы перекидывали [уголь] с места на место: с ангара — на улицу, с улицы — в ангар. Это продолжалось месяца три, наверное. Работали с семи утра до восьми вечера. Выводили и по 50, по 200 человек. А Коротич, начальник «КГБ», контролировал все прожарочные моменты («КГБ» — «линейка», «активисты», которые следят за другими заключенными и докладывают администрации о нарушениях; «прожарка» — наказание, искусственно созданные невыносимые условия — «7х7» и МЗ).

На уголь я взял с собой конфеты, как сейчас помню, «Степ». Я бы и не знал про такие конфетки, если бы не «семерка». За счет «степовских» конфет я решал все что угодно. Пять этих конфет — и пять часов я мог находиться где угодно на территории РМЗ, ремонтно-механического завода, где мы уголь перекидывали. Там были, по-моему, три бытовые комнаты для разных бригад. Я брал с собой все, что можно было: чай, кофе, конфеты, и везде меня встречали радостно. То есть вот это страдание, которое я должен был проходить, на самом деле я там отдыхал и нет-нет даже мог себе позволить поспать.

На промке у всех бригадиров есть внутренний телефон, они обзванивают друг друга [при необходимости], предупреждают: идет Коссиев. Естественно, когда Коссиев подходил к РМЗ, меня вызывали, я — бегом к углям. Брал в руки несколько угольков и мазал себе щеки.

И вот когда Коссиев приходил, я весь грязный. Но и к нему информация, естественно, доходила. Но именно за руки поймать не получалось. Так или иначе у зэков больше контроля было, [чем у сотрудников колонии].

Но как-то раз Коссиев, увидев, что я чистый, и решив, видимо, что я не работаю, дал задание: дать мне тяжелую тачку с квадратным колесом, легендарную. Носил я целый день эту тачку. И в этот момент подошел ко мне старшина отряда и говорит: «Если хочешь, чтобы ты спокойно отсидел в отряде, давай перечислишь мне 50 тысяч рублей, и я с Коссиевым решу этот вопрос. Коссиев говорит, чтобы ты еще два-три месяца каждый день ходил на уголь, но у меня есть влияние. Все будет четко, я тебя не кину, я очно поговорю с ним, и как только дашь согласие, у тебя все будет по-другому. Я подумал: "Попробую эту схему, заодно у меня и платежка будет". И перечислил 50 тысяч. И меня реально сняли с этих работ.

После этого подошел ко мне Коссиев и спросил, что я умею делать руками. Я говорю: «Сергей Леонидович, руками, к сожалению, ничего вообще. Мозгами работать — это точно мое». Он посмеялся: «Ну ладно, хорошо, подумаю, что с тобой делать».

Актив и как им манипулировать

Актив вездесущ. У оперов свои люди. У безопасников свои. У начальника свои. И самое важное, что у управления — тоже свои люди! Приезжают из управления, вызывают нужных зэков и говорят остальным: дайте нам здесь наедине побеседовать. И самое главное: никто не скрывает, кто на кого работает. На Коссиева, на оперов, на Коротича. [Активисты] Коротич и тот же Кэц имели такую власть, что в течение пяти минут могли устроить адскую жизнь любому человеку.

В основном же в активе — местные наркоманы из глубоких деревень. Почему-то к ним больше доверия [у администрации]. Возможно, ими проще манипулировать. Мы с семейниками (членами одной «семейки» — группы из трех-пяти заключенных, которые ведут общее хозяйство, питаются вскладчину и скидываются на бытовые расходы — «7х7» и МЗ), которые очень умные люди, анализировали, почему они ставят этих дебилов. Не пришли к выводу, никаких заключений не сделали. Тем более, что там [в колонии нет] никаких логичных действий. Может, система такая, что никак [ее] не вычислить. Если это система, то это гениальная система.

Актив там выполняет процентов 70 работы за сотрудников администрации. Сотрудники просто тупо ходят туда-сюда и в основном занимаются своими личными или бумажными работами. Все! Все остальное делает актив. Поверку тоже линейщики проводят, они всех считают, а менты просто ходят и кивают головой.

Но актив очень легко продается. Если за конфету такое можно сделать, то представьте, что можно сделать за блок сигарет и как можно манипулировать этим активом.

Когда я поднялся в отряд и пошел в магазин, то за три недели потратил больше лимита. Лимит в месяц — 10 тысяч рублей. И все, нельзя больше тратить осужденным в магазине. А я за три недели потратил 140 тысяч, если не ошибаюсь. Гулял весь отряд. Но все равно просочилась информация, что все [у меня] шикарно, никто не страдает, а, наоборот, все кайфуют. Тем более, что старшина со своими помощниками резко толстеть начал. Прямо не знаю, что с ними произошло, но разнесло их прямо за считанные дни.

И все. Решили сразу на особый контроль это взять. Выяснили, что продукты я купил, раздал. Для «семерки» это было как распространение героина. Этого старшину отправили в ШИЗО на 15 суток с избиениями. Остальных активистов, которые набрали лишний вес, тоже всех поснимали и — по ШИЗО, по углям, по котлам. Всех прожарили. А меня перевели в другой отряд.

Когда я сидел в отряде, я внаглую заходил в секцию, ложился на кровать, спал. Это было чуть ли не террористическим актом по отношению к сегежским правилам. Об этом узнали, потому что там стукачей столько, что ой-ой-ой. Узнали это, и Коссиев пытался меня поймать на месте, по факту. Там был черный ход. Он забегал внезапно с черного хода. Но у меня у окна стоял мой агент, который заблаговременно подбегал ко мне [и будил]. Я просыпался. Так было десятками раз.

Потом поменяли специально старшину этого отряда. Потому что я завербовал его. Прислали нового. Нового я завербовал еще быстрее, чем старого. Этого нового поменяли на другого. Того я еще быстрей завербовал. Вернули самого первого. Переводили в другой отряд. Там тоже были завербованные. У меня весь актив был завербован. Поэтому вот такие наскоки не получались.

«Я тогда в тюрьму вас посажу»

План территории ИК-7. Иллюстрация: Мария Толстова / «Медиазона»

В конце апреля 2016 года ко мне подошел Кэц: «Слушай, если ты реально хочешь, чтобы у тебя все здесь было, то тебе надо помочь колонии. У них жопа с производством, и если у тебя реально в плане бизнеса контакты остались и сможешь здесь организовать производство, ты можешь смело на много чего рассчитывать».

Я сказал: «Хорошо». В итоге мы сошлись на том, что я делаю заказ на швейку. Я сделал заказ. Это они увидели. Меня вызвал Луист, спросил, что я могу еще сделать и что я за это хочу? Я сказал, что могу сделать много чего, а хочу я только УДО.

Мне дали возможность несколько дней походить по колонии. В итоге я много чего придумал и предложил Луисту, он доложил Коссиеву. Меня вызвали к нему, и он сказал: «Если про УДО идет речь, то ты не только должен рассказать и начать [запускать производство], а полностью все сделать и закончить. Как все сделаешь и запустишь, производство начнет приносить прибыль, после этого сможешь уйти на УДО. Сколько тебе времени потребуется на все про все?».

Я сказал, что в течение года точно все успею. «Ну все. Успеешь — будет тебе УДО. Не успеешь — не будет УДО», — пообещал Коссиев. Но обманул.

Я пригласил проектировщика, проект подготовили. Я начал делать ремонт в цехе, заказал оборудование, все время проводил на стройке. Ежедневно ходил к Коссиеву, обсуждал с ним планы. Поставил оборудование на бондарку (цех деревообработки — «7х7» и МЗ), и ждали новую пилу для камня.

В конце октября [2016 года] Коссиев собрался в отпуск. Приглашает меня и говорит: «Пока меня не будет, делай вид, что ты где-то работаешь. Чтобы лишнее внимание не привлекал. Везде шпионы». Но я не успел притвориться. Почти сразу меня вызвал [заместитель начальника по безопасности и оперативной работе (БиОР)] Серов, и у нас с ним состоялся такой разговор:

— Позвонил [глава карельского УФСИН Александр] Терех и сказал посадить тебя в ШИЗО.

— За что?

— Он мне не докладывает.

— Хорошо, но причина должна быть, за что меня посадить.

— Ты же знаешь, причину мы точно найдем. Ты, главное, без кипеша пока посиди, спокойно. Мы с Луистом (который тоже сидел в кабинете) съездим в Петрозаводск, выясним, что происходит, и, если что, мы даже в деле не отразим твое нахождение в ШИЗО. И там же у тебя будут прекрасные условия. Мы создадим. Никто тебя трогать не будет. Все у тебя будет хорошо.

— И на сколько?

— На 15 суток.

— Не-е-е. Давай пять тогда!

— Давай десять.

— Семь! И сторговались!

— Ну давай! Семь так семь.

И дали мне семь суток. Но условия реально хорошие были. Курить разрешали.

Закончился срок. Возвращаюсь [в отряд], и мне говорят: «Иди обратно к Серову». Пришел, и он мне сообщает:

— Терех сказал, что все хорошо. Пусть продолжает, говорит, работать. Только при одном условии. Ты теперь сидишь постоянно в отряде. Не выходишь оттуда. Звонки закрываются, только то, что тебе положено [по правилам внутреннего распорядка]. Безлимитка твоя прекращается. Ты нигде не светишься, никуда не ходишь. Но при этом даешь своим людям распоряжение, что от твоего лица будет звонить Луист и говорить, сколько денег надо, чтобы купить что-то.

— А я похож на дебила? ШИЗО вы мне зафиксировали?

— Да, зафиксировали.

— Получается, что у меня выход по УДО откладывается еще минимум на год.

— Ну да, получается так.

— Это кидалово, — говорю. — Все, давайте возвращайте мои обеспечительные взносы, материалы. Верните все, что я потратил. Я понимаю, то, что делал ремонты, рубероид уже не оторвется. Но, по крайней мере, то, что можно вернуть, верните. Дайте мне спокойно досидеть. Устройте меня в какую-нибудь библиотеку. И я не буду кипеш поднимать. Спокойно дайте мне досидеть.

— Ну это начальник вернется после отпуска, и тогда решите.

2 ноября 2016 года приехал Коссиев. Он меня избегал. Потом вызвал. Говорит, что в управлении [настроены] против тебя. Я здесь ничего не могу сделать. Не могу ни с УДО помочь, ничем. Сиди теперь в отряде.

Я ему сказал, что надо что-то решать [насчет возврата вложенных денег].

— Подожди, подожди, дай мне, вот я сейчас до конца декабря точно разберусь.

В конце декабря он попросил отсрочку до конца января. В конце января — до конца февраля, потом до конца марта, потом — до конца апреля.

В апреле я передал информацию, чтобы прислали из Питера переговорщика, который донесет до него [требование о выплате долга]. Не хотел я это сам говорить. И поэтому приехал юрист и объяснил [Коссиеву], что надо что-то делать.

Он молчал неделю. Через неделю меня вызвал и начал кричать, что, если еще от меня кто-нибудь придет и будет диктовать, как ему быть, он меня в ШИЗО умертвит, что, может, я даже суицидом закончу.

— У тебя сейчас видеозвонок через десять минут. Идешь на видеозвонок и говоришь, что ничего тебе не надо, и сидишь спокойно. Иначе тебе ****** [конец]. Ты меня понял?

Ну здесь я не выдержал, честно говоря, и сказал:

— А я тогда в тюрьму вас посажу.

Звонок. Как осужденный Гогуа «хозяина» переиграл

Ушел из кабинета и прямо направился на видеозвонок. Мне звонил друг. Он включил видеокамеру, и я все преступления, которые там происходили — финансового плана, незаконные ШИЗО, угрозы — перечислил. Сказал, что боюсь за свою жизнь и безопасность. Попросил, чтобы это видео направили в прокуратуру, ФСБ, Следком. Перечислил все органы, которые мне в голову пришли.

Самое главное, [звонок] не прервали. Смысла не было: если бы прервали, то в течение [нескольких] часов должны были прислать мне адвоката. Чтобы понять, что со мной случилось. Им легче было дать говорить мне 15 минут, чем несколько часов слушать, что я на каком-то ломаном и зашифрованном языке чего-то буду говорить. Не на грузинском [даже], а на мегрельском языке, который знает максимум сто тысяч человек в мире.

Все это сказал, вышел из видеозвонка и направился в оперативную часть. Пришел к [начальнику оперативного отдела Дмитрию] Павлову. Павлов уже знал о моем разговоре и сказал: «Ты это всерьез? Ты вообще осознаешь, понимаешь ситуацию?»

Я попросил вызвать ОСБ. Вызвали ОСБ. Пришел [оперуполномоченный Александр] Склютов. Я ему это все рассказал. Пришел начальник этого Склютова. Я ему то же самое сказал. И написал. У них [на рассмотрение] был месяц. За этот месяц ходили эти оэсбэшники, спрашивали, чего мне надо. Говорили, что теперь УДО будет не получить, что надо разбираться. Просили дать отбой на все это. Я сказал, что не буду давать никакого отбоя, пока не будет результатов: «Вы сейчас убираете эти нарушения, делаете поощрение и ставите меня на облегченный режим, после этого я сам решу вопрос с УДО». Они отказали.

После этого начал фээсбэшник приходить ко мне. Пришли, допросили, опросили, удивились происходящему. Но дело не возбуждалось с апреля месяца. Меня снова посадили в ШИЗО за надуманные нарушения. Было так: я вышел от адвоката, мне сказали пройти в штаб, где начальник сидит. Я туда захожу. Зашел в кабинет. Там сидят два опера и один отрядник (начальник отряда из числа сотрудников колонии — «7х7» и МЗ). Я говорю свои установочные данные. И пока я говорю, начальник оперотдела Павлов нажимает [тревожную] кнопку и начинает на меня кричать:

— Осужденный, ус-по-кой-тесь!

Это при том, что я стою и молчу. Посмотрел на него и говорю:

— Я не понял.

— Вы что! Ус-по-кой-тесь, Го-гуа! Ус-по-кой-тесь!

И в это время врывается наряд, меня скручивают и уводят в ШИЗО.

Он [Павлов] в рапорте указал, что я зашел в кабинет, плюнул на пол, начал говорить: «Эй, начальник, чего ты фуфло гонишь!». Там так и написано. Я, когда прочитал [рапорт Павлова, подумал] — какой-то фильм дешевый.

Но укатали меня в ШИЗО на 15 суток. Пришел [тогда] ко мне прокурор с надзорной прокуратуры [Андрей] Ивлев и начал обрабатывать:

— Тебе надо все убрать, закрыть, какие там жалобы. Ты думаешь, мне приятно каждый день сюда ходить? Вы же каждый день по три жалобы пишете. Чего вы не можете успокоиться? Или что, надо, чтобы успокоили вас?

Это прокурор по надзору, который должен обеспечивать мои права, угрожал постоянно:

— Доиграешься, тебя переведут в другое место, по дороге вообще тебя могут прикончить.

Прямо так, таким текстом.

В итоге мне продлевали ШИЗО: 15, 15, третья пятнашка пошла. Я уже похудел килограммов на 20, наверное. И говорю:

— Чего вы хотите? Я согласен подписать все что угодно.

— Вызывай Следственный комитет и скажи, что ты отказываешься от своих слов.

Приехал следователь из Следственного комитета. Я говорю, что я хочу отказаться от своих показаний. Следователь говорит: «Извините, но вы не можете отказаться. Мы обязаны все проверить». И уходит. Коссиев об этом узнал.

— *****, ****** [блин, капец], чего делать? Давай, — говорит, — вызывай фээсбэшника и скажи, что даже если они не могу остановить, в дальнейшем ты на суде или на следствии будешь говорить, что оговорил нас.

Приехал фээсбэшник. Мы оба понимали прекрасно, что нас слушали. Поэтому вслух говорили одно, а он на листе А4 писал текст. А я отвечал. И параллельно мы так переписывались. Он писал: «Кто тебя заставил?» — «Коссиев». — «Когда?» — «Тогда-то, в таких-то условиях». Вслух фээсбэшник сказал только: «Хорошо, я тебя услышал, будем делать выводы».

Приходит Коссиев довольный. Он все знал, 100% было понятно, что слушали. Я ему еще раз объяснил, что к чему, и сказал, что хочу выйти из ШИЗО. Он: «Нет, пока я не увижу, что дело закрыто, я не выпущу тебя. Но зато я тебя злостным [нарушителем режима] не признал, хотя ты был обязан [стать им] после второго ШИЗО. А ты уже четвертый раз сидишь, я тебя злостным не признаю».

Тогда же он признался, что продления [сроков в ШИЗО] делать все сложнее, но придется. И я остался в ШИЗО. Но условия были для ШИЗО нормальными.

В очередной раз он ко мне приходит, говорит:

— Слушай, ты понимаешь, мне надо детей еще поднимать. Я хочу определиться. Скажи честно, что происходит? Мне увольняться или дальше работать? Если я буду дальше работать, то у тебя все будет дальше шикарно. Подумай. Я тебя прошу.

Я первый раз такое услышал с его стороны.

Если честно, я моментом испугался того, что сейчас он почувствует границу, за которой терять нечего, и, не дай бог, что-нибудь со мной сделает. Этого я реально опасался, и поэтому и начал такую позицию занимать: типа, да, я с вами. «Если что, — говорил я ему, — мы же можем все это [обвинение] на Луиста перенаправить».

— Да, да. Если ты на него все свалишь, — говорил он мне, — то будет шикарно. А то эта сволочь на меня ****** [наговаривает]. Чего-то он пишет на меня.

И Луист на самом деле подслил Коссиева после того, как его уволили. И не он один. Я слышал в разговорах с активистами, что на самом деле многие сотрудники Коссиева, мягко говоря, не любили — а честно говоря, ненавидели. Потому что он не только с осужденными [жестко себя вел]. Он более-менее на равных общался с офицерским составом, кто какие-то занимал должности, а кто меньше — к ним отношение было не лучше, чем к нам.

Один из его сотрудников просил 150 тысяч за то, чтобы выступить в качестве секретного свидетеля. Коссиев бы даже не узнал, кто это такой. А нужно всего лишь 150 тысяч рублей. Но и этого в итоге не потребовалось.

Коссиев осенью 2017-го очень изменился. Он агрессию убрал, скорее, нейтралитет соблюдал. А когда он понял, что никак не получается меня остановить — ни ФСБ, ни Следственный комитет не остановятся, — мы «решили», что я гружу только Луиста. Он в этом видел свое спасение и стал себя вести [соответствующе].

В начале ноября 2017 года Коссиев в очередной раз пришел ко мне в ШИЗО, и мы снова договорились, что я топлю Луиста, а его выгораживаю, а он мне обеспечивает комфортную жизнь. Мы оба прекрасно понимали, что друг друга обманываем. Но оба прекрасно понимали, что это единственный наш вариант.

Он меня выпустил [из ШИЗО] 6 ноября. 7 ноября он ушел в отпуск. А 8 ноября возбудили дело.

Интервью Лаши Гогуа — часть совместного спецпроекта «7х7» и «Медиазоны», посвященного делу Сергея Коссиева. Другие материалы проекта можно прочитать на сайте «7х7».

Исправлено 11 декабря в 8:06. На момент публикации этого текста ожидалось, что Сегежский городской суд начнет рассматривать дело Коссиева 10 декабря, но в последний момент заседание перенесли.