«Дома ОМОН сидел, котиков моих гладил». Рассказывает беременная жена красноярца Алексея Яночкина, арестованного по делу канала «Что‑делать!»

«Задерживали, как будто он международный террорист»

Алексей только ушел на работу, успел дойти до машины, там его задержали и сразу повели обратно домой. Первый обыск очень тяжело дался — длился почти пять часов. Это, конечно, шок: открываю дверь, передо мной человек семь ОМОН в масках. Два человека в штатском достают корочки и раскрывают перед моим лицом, с лестницы на камеру все снимают. К ним позже присоединились сотрудники с собаками. Две собаки большие — а у меня кошки дома.

У меня знакомая еще была в гостях, ее они все эти пять часов не выпускали, а у нее самой ребенок дома. Зашла просто кофе выпить, а осталась с нами на обыск на пять часов. Надо отдать должное, в мой адрес никакого хамства, грубости со стороны следователя, оперов и ОМОНа не было, они даже извинились передо мной, что вот так все.

Изъяли мой компьютер — я, конечно, была против, сразу говорила, что работаю на нем только я, но все равно изъяли почему-то мой компьютер, а не тот, за которым сидел муж. Но он вообще не то чтобы часто с компьютером, с техникой работал, он строительством занимается. Его этот компьютер старый, он тупит, я работать на нем не могу, вся работа у меня сейчас встала — я преподаватель, у меня в том компьютере вся документация была. Сейчас я, конечно, в декрете, но остались частные ученики, я преподаю иностранные языки и вокал.

Я им эту ситуацию проговаривала, но они сказали, что так положено. Изъяли два телефона старых, которыми никто уже не пользуется, Лешин телефон тоже. Я бы из этого старья, может, продала что-то, чтобы как-то жить на это, но ничего не осталось. Как буду сейчас работать, не знаю, видимо, с ребенком буду ездить на занятия, я не могу сейчас позволить себе не работать.

Кроме техники изъяли балаклаву теплую, такая есть у всех, наверное, кто работает на улице в мороз. Изъяли баллончик перцовый старый, который от собак уличных, в шкафу валялся. Нож у него был маленький, разрешенный — не складной, а поясной такой, он с ним на дачу ездил, им удобно по дереву резать, проводочки им отрезал, когда свет ремонтировал. После обыска дома мы еще пошли вниз на обыск машины — там была пластиковая граната сигнальная, такая много у кого в машине есть, и штука с красным дымом — это мы для фотосессии покупали, я себе платье в цвет купила, уже успели записаться, но никакой фотосессии уже не будет, конечно. Вот все эти вещи они вместе собрали, на полу разложили и сфотографировали.

Какой, говорю, набор экстремиста получился. Они смеются, а мне, конечно, не до смеха. В машине у него еще плиткорез лежал, начались шутки: «Вы им, наверное, людей режете». У него еще там лежали обычные дюбеля, гвозди. Он им говорит: «Это для работы, я же строитель». А они ему: «Это оружие массового поражения». Какой-то сюрреализм, в общем!

Там же на улице, на глазах у изумленных соседей, они ему дали в руки гранату и дымовую эту штуку: «На, — говорят, — мы тебя сфотографируем». Я им говорю: «А зачем такую фотографию делать, куда вы это потом? Что это, это шутка такая или это всплывет потом где-то?». Ко мне они вежливо довольно, но он же мой близкий человек, мне больно такое видеть! Мы, конечно, все боимся, что будет еще хуже, но молчать о таком я тоже не могу, поэтому согласилась ответить на ваши вопросы.

Задерживали его так, как будто он международный террорист, он был весь мокрый, грязный, они его в наручниках с улицы привели. На самом обыске кто-то из них разулся, кто-то не разулся — на улице дождь был весь день, я потом отмывала полы, а на моем сроке беременности это уже тяжко. Они повыворачивали еще все там — из шкафов, с полок, муж бегал в наручниках обратно убирал на место, чтобы мне не пришлось, были его инструменты, обувь наша. Поначалу во время обыска они его очень жестко фиксировали, потом уже поняли, что человек адекватный, не сопротивляется, даже разговаривать с ним стали, ОМОН вопросы какие-то про службу ему задавал, кто где служил, а у кого какая пенсия. А пенсия 3 200, представляете! Я Алексея покормить пыталась, хоть он и не мог есть в таком состоянии, они ему даже отпустили один наручник. Леша угощал всех конфетами и чаем, я поразилась, как он мог думать о ком-то еще в такой ситуации! Я бы не смогла.

Я, конечно, за время обыска очень устала, тяжело столько на ногах, мне хотелось прилечь, но я же не буду при них ложиться, столько мужчин незнакомых. Они мне предлагали присесть, но это немного не то, от присесть беременной женщине еще хуже становится. Ну и потом я же не могу их оставить, они там что-то обыскивают, а я пойду в другую комнату лягу?

«Я даже не успела подготовить справку о беременности для суда»

После обыска его увезли на допрос, а на следующий день был суд, а после суда обыск на даче. И квартира, и дача оформлены на меня, у них было постановление на обыск, так что я не могла отказаться присутствовать. Ну, нам скрывать нечего, так что я не опасалась обыска ни дома, ни на даче. Они позвонили, спросили заранее, могу ли я в такое-то время поехать на дачу и присутствовать, ждали меня, так что не могу сказать, что в этом смысле было какое-то плохое отношение.

На суде выступить мне не дали, никакого права слова у меня не было, да и не знаю, будет ли. Я даже не смогла объяснить, что я в положении, на таком сроке и мне нужна помощь. Все произошло так стремительно, что я даже не успела подготовить справку о беременности для суда. Ну хоть в суд пустили, я благодарна. Я очень надеялась на какую-то более мягкую меру пресечения, например, подписку, чтобы муж мог мне помогать, что я смогу ходить на работу и оставлять ребеночка с ним. Срок у меня в конце октября стоит, но после этого стресса уже не знаю, как пойдет. Чувствую себя сейчас более-менее, но я думаю, это все не могло не отразиться. Я стараюсь себя в руках держать, ведь ребенок-то ни в чем не виноват.

Переживаю сейчас, что после обыска я даже обнять его не успела, а когда теперь увидимся, непонятно. Наш следователь улетел в Москву, не знаю, когда вернется, а разрешение от него-то надо получать. Я спросила, будет ли у меня свидание, он сказал, что узнает — и пока ответа нет. Мы же официально не расписаны с Алексеем, это уже человеческий вопрос, дадут свидание или нет, могут же и не дать. Леша через адвоката передал, чтобы я занималась ребенком и о нем не волновалась, условия нормальные, кормят, камера теплая.

Мы пишем ему письма, слава богу, они доходят. Посылки ему возят родственники, сестра, например, за что им большое спасибо, они взяли на себя все, связанное с поездками в СИЗО, потому что мне это тяжело. К тому же я занята всеми бытовыми вопросами сейчас: у нас дома три кота, на даче две собаки, надо их всех кормить. Мы немало животных спасли и пристроили за тот год, что были вместе.

Я мечусь сейчас: закупаю крупу и кости на дачу собакам — к счастью, есть там у нас соседи и знакомые, которые готовы кормить собак, пока меня нет; котам корм тоже надо закупить, а еще найти человека, который будет их кормить, пока я буду в роддоме; кредит у нас еще, мне уже банк названивает, потому что платеж один пропустила. Как я буду в декрете этот кредит платить, не знаю. Смешно: у меня два высших образования, а у меня зарплата была 30 тысяч.

«Активная позиция у него, он правда любит свою страну»

Но я просто с ним живу и знаю его, он бы никогда не пошел на людей с такими целями. Я могу поверить, что он мог пойти участвовать в каком-то пикете, но беспорядки! Да, он может быть недоволен властью, да, может, эмоционально что-то выразить, резко. Он человек такой, горячий, активная позиция у него, он правда любит свою страну. Он за нее воевал — его девятнадцатилетнего призвали в Чечню, он прошел самое пекло, 1999 год. Сейчас ему 42 года.

Ему сейчас это вменяют так, будто он виноват, что прошел войну, но он не по своей воле туда пошел, его призвали, и он оттуда еле вернулся — с кучей проблем со здоровьем, с контузией, одним ухом плохо слышит! У человека простужены легкие, они спали на снегу в горах во время службы, по осени так ноют суставы, что он стонет во сне, с сердцем наследственные проблемы, давление высокое иногда бывает. И очень просил не оформлять ему инвалидность, боялся не найти работу с таким диагнозом, поэтому он формально здоров. Многие его сослуживцы спивались и сходили с ума, так как просто не могли с инвалидностью устроиться на работу.

У Лешиной мамы сейчас как будто снова проверка на прочность — она тогда его из армии ждала 9 месяцев, не знала, где он и что с ним, и вот снова. Она очень хорошо держится, как и вся семья, но нервы-то не железные.

Сейчас его хотят подвести под то, что он такой Рэмбо. Во время обыска очень активно изучались его эти документы, с которыми они приходят из армии, его берет военный, очень искали фото со службы — видимо, для пополнения образа. Все это они фотографировали, описывали… И вот по их комментариям я так поняла, что для него это будет отягчающим обстоятельством, хотя еще раз скажу, что человек не выбирал, его призвали. Все будто выворачивается в таком виде, что он чуть ли не 20 лет готовился к устроению беспорядков, это же абсурд! Он за 20 лет уже забыл все, он же не служил все эти 20 лет, он жил мирной жизнью, своим трудом, своими руками зарабатывал себе на хлеб. Честно. Военных денег едва хватило на покупку старенького домика в пригороде Красноярска.

Он же у меня еще волонтер, мы с ним и познакомились на этой почве, столько животных спасли вместе. У нас тут приют такой есть «Бездомный пес», там мои подопечные, он с ними гулял, помогал работникам выносить и заносить щенков для прогулки. Все равно же живешь с человеком, нельзя утаить некоторые вещи, если есть какие-то склонности к жестокости по отношению к животным или людям (а это одно и то же, как психологи пишут). Все это проявляется.

Вот, например, одно дело котиков просто на руках подержать, у меня, кстати, дома ОМОН сидел, котиков моих гладил, а другое дело совсем — убирать, извините, за ними и каждый день ими заниматься, кормить, изо дня в день все. Вообще Леша всем занимался по дому, готовил — он по образованию повар, убирал, когда я не могла, помогал мне обуться… Я последнее время ничего не могла, потому что на первом триместре я себя просто плохо чувствовала, на втором — все время хотелось спать, а на третьем триместре я не могу нормально даже наклониться. Мы на роды вместе собирались идти. Очень тяжело теперь одной, если честно.

Я про эти чаты, каналы в телеграме ничего не знала, только сейчас вот узнаю. Алексей мне ничего особо не рассказывал, говорил только, что накануне выборов люди недовольны, чувствуют, что ничего не изменится. В общем-то, так оно и получилось. Понятно, что мы все живем в одной стране, все видим, что недовольство есть, и оно растет, и это сейчас очень жестко подавляется.

Алексей, видимо, со своим военным прошлым подходит под какой-то типаж, подходит под эту ужасную новую статью 212. Но для меня он не пешка. Это живой во всех смыслах человек, отец моего ребенка (который, дай Бог, родится). У него есть 20-летний сын, он еще учится, ему тоже поддержка нужна.

Получается, мой родной человек, нормальный мужик русский, сядет в тюрьму за слова, за то, что недоволен властью. Такой страшный период у нас наступает, когда ты даже за слова можешь оказаться на скамье подсудимых. Это, конечно, тоже шок.

Редактор: Егор Сковорода