Политическая психиатрия в России. Доклад группы «Агора»
Фото: Юрий Мартьянов / Коммерсантъ / Архив
Во вторник ЕСПЧ вынес решение в пользу алтайского журналиста Руслана Макарова, который был принудительно госпитализирован после того, как глава региона Александр Бердников публично назвал его душевнобольным. «Медиазона» публикует доклад Международной правозащитной группы «Агора» о практиках карательной психиатрии в современной России.
В июне 2012 года глава Республики Алтай Александр Бердников, выступая на сессии республиканского Государственного совета, прокомментировал расследовательскую деятельность журналиста изданий «Листок» и «Холодный белок» Руслана Макарова, который обвинял Бердникова и его окружение в коррупции, а также освещал в прессе протесты жителей против строительства Мультинской ГЭС и захвата сотен гектаров ценной земли близ Мультинских озер: «Есть там такой Макаров, журналист газеты "Листок", психически больной человек, наблюдается у психиатра, это он все подогревает, пишет».
Закон N 3185-1 (редакция от 3 июля 2016) «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании».
У Макарова действительно имелось психическое расстройство. С февраля 2007 до мая 2008 года он действительно проходил принудительное лечение в психиатрическом стационаре с диагнозом «шизотипическое расстройство личности», после чего врачи констатировали улучшение и стабилизацию его состояния, подтвердили ремиссию, и он был переведен на амбулаторное наблюдение и лечение у психиатра по месту жительства. Тем не менее эти сведения безусловно составляют врачебную тайну, а их получение и разглашение являются серьезным вмешательством в частную жизнь гражданина.
Журналист обратился в Следственный комитет с заявлением о преступлении и в суд с иском о защите чести и достоинства. Однако в итоге суд отказал в удовлетворении иска, а СК не нашел оснований для возбуждения уголовного дела в отношении главы республики. В это же время в отношении самого Макарова возбуждается уголовное дело об угрозе убийством. Поводом для этого стало признание, сделанное журналистом своему врачу-психиатру, что разглашение главой региона его диагноза сильно расстроило, и «...что на Кавказе, где он прожил много лет, за такие вещи, вообще-то, убивают», а также следующая фраза в исковом заявлении, которое журналист писал самостоятельно: «...истец вынужден был справляться с нахлынувшими мыслями, чувствами и эмоциями сам. Через некоторое время истец пришел к решению убить ответчика [Бердникова], так как только его кровь могла смыть позор обесчещивания, и начал подготовку к этому, но могучим усилием воли взял себя в руки и решил попробовать для начала добиться справедливости законным путем».
Заявление Макаров подал в суд в июле, а спустя два месяца его квартиру штурмом взяли бойцы СОБР, предъявившие справку сельского фельдшера, из которой следовало, что у него установлено обострение психического расстройства, и он должен быть госпитализирован в недобровольном порядке. Под конвоем Макарова доставили в Горно-Алтайскую психиатрическую больницу, где он прошел освидетельствование комиссией врачей-психиатров.
Примечательно: утверждение о том, что психическое состояние Макарова ухудшилось, комиссия обосновывала тем, что он протестовал против лечения, а также отказался с врачами обсуждать свое состояние и считал их пособниками Бердникова. Из этого врачи сделали вывод о том, что Макарова необходимо недобровольно госпитализировать в психиатрический стационар, так как, оставаясь без лечения, он будет представлять общественную опасность как для себя, так и для окружающих, а дальнейшее прогрессирование заболевания может нанести существенный вред его здоровью.
Рассмотрение дела о помещении Макарова в стационар проходило в стенах психиатрической клиники в закрытом режиме под предлогом защиты врачебной тайны. Той самой, которая была разглашена главой региона с трибуны Госсовета, после чего уже сам Макаров настаивал на проведении открытого судебного разбирательства. Сразу после госпитализации и еще до вступления в силу соответствующего судебного решения Макарову начали принудительно вводить неизвестные препараты.
11 октября 2016 года Европейский суд опубликовал постановление по жалобе Макарова на нарушение в отношении него права на свободу и личную неприкосновенность. Суд подчеркнул, что лица, страдающие психическим заболеванием, являются особенно уязвимой группой и, следовательно, любое вмешательство в их права должно быть предметом тщательной проверки, и только «очень веские причины» могут оправдать ограничение их прав. ЕСПЧ обязал правительство России выплатить Макарову 1 500 евро компенсации морального вреда и судебных издержек.
Случай Макарова, несмотря на краткость его пребывания в стенах стационара, в очередной раз позволил заговорить о возвращении в Россию практики карательной психиатрии.
Ранее о незаконном помещении в психиатрический стационар заявляла мурманская активистка Объединенного гражданского фронта Лариса Арап. Летом 2007 года она обратилась в североморскую поликлинику за справкой, необходимой для получения водительского удостоверения. По ее словам, принимавшая врач-психиатр Ольга Решет поинтересовалась, не она ли автор статьи «Дурдом», в которой описывались издевательства над детьми в апатитском психоневрологическом интернате. После утвердительного ответа Арап Решет вызвала милицию и санитаров, которые доставили активистку в стационар Мурманского областного ПНД, где она оставалась в течение 46 дней и была освобождена только после широкого освещения истории в СМИ
Недобровольная госпитализация — только один из вариантов. Уже после дел Макарова и Арап в отношении «болотника» Михаила Косенко и уральского активиста Алексея Морошкина по постановлениям судов применялись принудительные меры медицинского характера.
Косенко после полученной в армии контузии в течение нескольких лет состоял на учете в психоневрологическом диспансере с диагнозом «вялотекущая неврозоподобная шизофрения». После разгона протестной демонстрации 6 мая 2012 года на Болотной площади Москвы он был обвинен в применении опасного для жизни и здоровья насилия в отношении представителей власти, а именно в том, что нанес один удар рукой и один удар ногой сотруднику полиции. В ходе предварительного расследования специалистами Центра им. Сербского была проведена судебная психолого-психиатрическая экспертиза, «утяжелившая» диагноз до «параноидальной шизофрении с эпизодическими обострениями психопатологических расстройств». Именно это дало основания Замоскворецкому районному суду Москвы в октябре 2013 года признать Косенко невменяемым и направить на принудительное лечение в психиатрический стационар общего типа. Спустя полтора года после перевода в психиатрическую больницу Косенко был отпущен на амбулаторное лечение.
Активист из Челябинска Алексей Морошкин в 2015 году опубликовал в социальных сетях несколько постов с призывом создать Уральскую Народную Республику и критикой политики российских властей в отношении Украины, после чего стал одним из первых обвиняемых по новой статье 280.1 УК (призывы к нарушению территориальной целостности Российской Федерации). Как следует из постановления суда, Морошкин «неоднократно высказывал свое мнение о необходимости больших политических преобразований в России, в частности изменения территориальной целостности, а именно: создание независимого Уральского государства» на основе опыта Украины. Поскольку судебные психиатры дали заключение о наличии у Морошкина психического расстройства в форме параноидной шизофрении, суд сделал вывод о невменяемости и назначил ему принудительные меры медицинского характера в психиатрическом стационаре общего типа.
В отличие от Макарова, Морошкин ранее на диспансерном учете у психиатра не состоял, однако, по словам его матери, пятиминутной беседы и изучения материалов дела психиатрам оказалось достаточно для того, чтобы поставить диагноз и сделать вывод о том, что психическим расстройством Морошкин страдает с детства. Причем, как утверждала Татьяна Морошкина, после отказа признавать результаты заключения ей угрожали, что найдут еще много других заболеваний, а, возможно, сын вообще не выйдет из стационара.
В апреле 2016 года в Екатеринбурге суд вынес постановление о применении принудительных мер медицинского характера к «магу вуду и экстрасенсу» Антону Симакову, который обвинялся по части 1 статьи 148 УК в оскорблении чувств верующих после того, как он «публично, в присутствии заранее приглашенных представителей средств массовой информации, осуществил обряд жертвоприношения, для чего обезглавил живого петуха и окропил его кровью православный покров».
По словам Симакова, его акция была направлена «на уничтожение» украинского президента Петра Порошенко и его команды.
Морошкин, Косенко, Симаков. Вот, пожалуй, и все известные публике случаи применения принудительных мер медицинского характера в отношении гражданских активистов. Гораздо чаще вопрос о применении психиатрии в карательных целях обсуждался в связи с назначением судебных экспертиз, в особенности стационарных.
В октябре 2011 года члена политсовета калининградского отделения «Солидарности» Евгения Лабудина задержали сотрудники Центра «Э» и доставили в психиатрическую больницу для проведения стационарной экспертизы еще до вступления в силу соответствующего постановления суда, вынесенного в рамках возбужденного в отношении Лабудина уголовного дела о мошенничестве. Калининградские активисты считали преследование Лабудина политически мотивированным, в частности, незадолго до этого он обращался в прокуратуру с требованием проверить подлинность диплома о высшем образовании губернатора Николая Цуканова.
В 2012 году реальная перспектива помещения в психиатрический стационар для проведения экспертизы вынудила бежать из России руководителя Карельской молодежной правозащитной группы Максима Ефимова. После публикации в онлайн-газете «Час Ноль» заметки «Карелия устала от попов» он был обвинен в возбуждении вражды в отношении православных верующих.
Первоначально Ефимов был подвергнут амбулаторному психиатрическому обследованию, в результате которого эксперты пришли к выводу об отсутствии у него патологических психических расстройств, однако указали, что «для уточнения актуального состояния и степени выраженности личностных девиаций Ефимов М.М. нуждается в назначении и проведении ему стационарной судебной психолого-психиатрической экспертизы с предоставлением комиссии дополнительных сведений в виде характеристик с мест работы и учебы (в т.ч. аспирантуры), допросов родных и друзей об особенностях характера и поведения подэкспертного». Такой подход безусловно дает основание предполагать, что помещение в психиатрическую клинику (в которой подэкспертный может находиться до 30 дней, а по дополнительному постановлению суда — до 60 дней) использовалось как способ давления на Ефимова, поскольку очевидно, что для сбора характеристик и опроса родных нет необходимости помещать его в стационар.
В том же 2012 году судебной психолого-психиатрической экспертизе были подвергнуты участницы панк-группы Pussy Riot. Эксперты диагностировали у Толоконниковой и Самуцевич расстройства личности, выражающиеся в «активной жизненной позиции, стремлении к самореализации» и «упорстве и категоричном отстаивании своего мнения».
Обливший в сентябре 2012 года чернилами две иконы в Храме Христа Спасителя Юрий Пиотровский, состоявший ранее на учете у психиатра, также был подвергнут стационарной психиатрической экспертизе, был признан вменяемым и осужден к году ограничения свободы с запретом заходить в церковь в течение двух лет.
В 2015 году месяц в психиатрическом стационаре провел житель Ставрополя Виктор Краснов, обвиненный в оскорблении чувств верующих после активной дискуссии «ВКонтакте», в которой он заявил, что бога не существует и назвал Библию «сборником еврейских сказок».
Как видно, в четырех самых известных уголовных делах, в которых обвиняемые выступали против РПЦ, их направляли или пытались направить на психиатрическую экспертизу, что уже позволяет говорить об определенном тренде. Однако и православные активисты не застрахованы от подобного. В 2015 году стационарную психолого-психиатрическую экспертизу прошла обвиняемая по делу о погроме на выставке Вадима Сидура в Манеже Людмила Есипенко.
О неоднократных случаях направления гражданских активистов в психиатрические стационары для проведения экспертиз упоминали марийские правозащитники. Так, обвинявшийся в призывах к массовым беспорядкам и клевете на главу Марий Эл Леонида Маркелова студент и активист «Левого фронта» Павел Толмачев в феврале 2013 года был задержан и доставлен в психиатрическую больницу сотрудниками Центра «Э». Житель Йошкар-Олы Евгений Пирогов, пожелавший побеседовать на улице с главой республики, был обвинен в оскорблении представителя власти и также направлен на стационарную психиатрическую экспертизу. Признан здоровым.
В сентябре 2014 года постановлением Тверского районного суда Москвы на стационарную психиатрическую экспертизу в Центре им. Сербского был направлен постоянный участник протестных акций Сергей Мохнаткин. В жалобе на незаконное лишение свободы, направленной в Европейский Суд по правам человека адвокатом Москаленко, так описываются условия содержания в Центре: «Адвокаты допускаются в это учреждение лишь по пятницам, а родственники только в выходные дни; встреча адвокатов с подзащитными разрешена только в присутствии санитаров и не может длиться более 20 минут. Пациент без сопровождения не может покидать палату, в которой его содержат, а звонки по телефону разрешены только в течение получаса — с 18 часов 30 минут до 19 часов. Прогулки на свежем воздухе – короткие и не ежедневные».
В мае 2015 года Ленинский районный суд Барнаула по ходатайству прокуратуры направил на амбулаторную психолого-психиатрическую экспертизу активиста Антона Подчасова, обвинявшегося в призывах к экстремистской деятельности и возбуждении вражды в отношении русских из-за репоста текста известного как «Русофобии пост». Поводом послужило то, что Подчасов спорил с выводами представленной обвинением психолого-лингвистической экспертизы.
Амбулаторная психиатрическая экспертиза была назначена кубанской активистке Дарье Полюдовой, обвинявшейся в призывах к нарушению территориальной целостности за попытку организации «Марша за федерализацию Кубани».
В 2015 году в психиатрический стационар по инициативе следствия едва не попал ЛГБТ-активист из Тольятти Константин Голава, обвинявшийся в публикации в социальных сетях постов, возбуждающих ненависть к «русским гражданам России». После широкой огласки следователь отозвал свое ходатайство и направил активиста на амбулаторное обследование, согласившись и на присутствие адвоката.
В октябре 2015 года сотрудники Центра «Э» задержали и доставили в психиатрическую больницу лидера рязанского отделения ПАРНАС Юрия Богомолова, обвинявшегося в оскорблении судьи.
Осенью 2015 года после отказа беседовать с психиатром на стационарную экспертизу был направлен художник-акционист Петр Павленский, ожидавший суда по делу о поджоге двери здания ФСБ на Лубянке. Кстати, дело Павленского послужило катализатором очередного всплеска дискуссии в профессиональном сообществе, результатом чего стала статья профессора Менделевича «Казус художника-акциониста Петра Павленского: психопатология или современное искусство?».
В октябре 2016 года стало известно о том, что эксперты Центра им. Сербского признали невменяемым еще одного «болотника» — Максима Панфилова. При этом адвокат страдающего синдромом Туретта (неизлечимым заболеванием центральной нервной системы, требующим постоянного поддерживающего лечения и психологической помощи) Панфилова Сергей Панченко ранее заявлял, что его подзащитный, находящийся в СИЗО, не получает необходимого лечения.
Практически во всех перечисленных случаях у защиты и родственников обвиняемых, направленных на экспертизу, возникали претензии к законности назначения экспертиз и обоснованности диагнозов. По резонансным делам, как правило, разворачивались серьезные дискуссии и в научном сообществе.
К примеру, независимые психиатры резко критиковали результаты экспертизы по делу Косенко, проведенной Центром им. Сербского. Так, президент Независимой психиатрической ассоциации России к.м.н. Юрий Савенко отмечал: «Эксперты на основании однократной беседы в судебной, т.е. стрессовой для подэкспертного ситуации меняют диагноз подэкспертному, который ставил ему психоневрологический диспансер на основании многолетнего регулярного наблюдения и лечения... Это изменение диагноза не разъясняется суду... Заключение комиссии судебно-психиатрических экспертов от 24 июля 2012 г. № 690/а амбулаторной судебно-психиатрической экспертизы К., 1975 г. рожд. нельзя признать ни объективным, ни всесторонним, ни полным. Оно отличается большим количеством внутренних противоречий и явной тенденциозностью».
Против помещения Максима Ефимова в психиатрический стационар для проведения дополнительной экспертизы выступили сразу три специалиста. Профессор Казанского государственного медицинского университета д.м.н. Владимир Менделевич, изучив Заключение судебно-психиатрической экспертной комиссии Карельского республиканского ПНД, отметил, что его «нельзя признать аргументированным, обоснованным и убедительным, как в части расхождения между результирующей и описательной частью заключения экспертов, так и в части рекомендации проведения повторной стационарной судебно-психиатрической экспертизы». К аналогичным выводам пришли экс-начальник психологической службы Уголовно-исполнительной системы Татарстана Владимир Рубашный и врач-психиатр нижегородской Клинической психиатрической больницы №1 Виктор Гурский.
Владимир Менделевич в одном из своих выступлений приводил слова бывшего многолетнего главврача Центра им. Сербского Татьяны Дмитриевой: «Если психиатрия не займется политикой, политика займется психиатрией». В действительности, психиатрия уже как минимум десять лет испытывает давление со стороны государства, пытающегося использовать науку для облегчения преследования политических оппонентов. Когда психиатрия начинает заниматься политикой, она становится карательной. Однако, пока внутри психиатрического сообщества продолжается борьба и значительная часть психиатров активно сопротивляется втягиванию науки в политику, можно говорить о том, что угрозы карательной психиатрии в России нет. Ярким примером противоречий в научном сообществе стало дело полковника Буданова, по которому было проведено шесть судебно-психиатрических экспертиз с привлечением десятков экспертов, делавших вывод о том, что Буданов вменяем, невменяем или ограниченно вменяем.
С другой стороны, видно, что случаев направления на принудительное лечение гражданских активистов при явных сомнениях в обоснованности диагноза и необходимости помещения именно в стационар, пока очень мало. Но при этом следственные органы и суды систематически пытаются эту ситуацию раскачивать, использовать угрозу помещения в психиатрический стационар как способ давления на обвиняемых. Причем, число проводимых экспертиз стабильно растет с 2004 года, а в 2014 году был зафиксирован резкий (до 11,5%) скачок.
Кроме того, данные сильно различаются по регионам. К примеру, по данным Центра им. Сербского, в 2014 году в среднем по России из лиц, подвергнутых судебно-психиатрической экспертизе в итоге было признано невменяемым 6,6%. При этом, во Владимирской области — 16%, в Свердловской области — 16,6%, а в Дагестане — 22,6%. Столь значительный разброс может свидетельствовать о разных подходах и разных уровнях взаимодействия следствия и суда с одной стороны и психиатров — с другой.
Первые заинтересованы в признании подсудимых невменяемыми. Списать дело на принудительные меры медицинского характера равнозначно вынесению обвинительного приговора и не является минусом в послужном списке ни следователя, ни судьи. При этом усилий по доказыванию обстоятельств дела и поддержанию обвинения значительно меньше. По сути дела, назначение экспертизы при таких обстоятельствах — удобный способ делегировать решение вопроса о виновности психиатрам. В политически мотивированных уголовных делах нельзя исключать и намерения властей представить критиков государства, церкви и их отдельных представителей сумасшедшими.
Разумеется, шансы на такой исход резко повышаются, если обвиняемый имеет в анамнезе психическое расстройство, неважно какое. Это обстоятельство заставляет бояться любого обращения за психиатрической помощью, поскольку резко повышает будущие риски и стигматизирует обратившегося. Причем опасаться приходится даже амбулаторных экспертиз, поскольку, к примеру, в упоминавшемся деле Максима Ефимова именно по результатам амбулаторной экспертизы психиатры сказали, что не могут сделать выводов, поэтому его надо поместить на стационар. Несмотря на то, что простое желание поместить человека на стационар для более тщательного обследования никак не может служить основанием для судебного решения о назначении стационарной экспертизы, в практике такое случается. Недавно об угрозах поместить в стационар, «где ни один адвокат не достанет», сообщал блогер-ловец покемонов Соколовский.
Другой серьезной проблемой (и сами психиатры это подтверждают) является то, что без четких правовых критериев определения срока принудительного лечения в стационаре даже при внутреннем убеждении, что пациент в нем более не нуждается, его как правило удерживают там не менее половины срока, который он бы получил в виде лишения свободы, если был бы признан вменяемым. А чаще всего — полный срок. Продление пребывания в стационаре каждые шесть месяцев при этом является абсолютной формальностью. Суд будет продлевать его ровно до тех пор, пока лечащий врач в суде не скажет, что пациент в лечении не нуждается. То есть в этом процессе напрочь отсутствует состязательность.
Важную роль в создании этой системы взаимодействия правоохранителей и психиатров играет Федеральный медицинский исследовательский центр психиатрии и наркологии им. В.П. Сербского. Единственная система экспертных учреждений в стране, встроенная в абсолютную вертикаль — это психиатрические учреждения. Так было в советское время, так дело обстоит и сейчас благодаря бессменному главному врачу Татьяне Дмитриевой, пролоббировавшей соответствующую поправку в ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации» — в негосударственных учреждениях не может проводиться судебно-психиатрическая экспертиза, что фактически означает запрет экспертной деятельности любых независимых психиатров. Фактически за Центром им. Сербского остается последнее слово в любых вопросах, связанных с психиатрией, и вопреки положению УПК о том, что никакие доказательства не имеют заранее установленной силы, его заключение практически невозможно оспорить. Кстати, это означает, что и вся ответственность за политически мотивированные помещения в стационар в конечном итоге будет лежать на Центре им. Сербского, который контролирует всю психиатрическую вертикаль.
Именно против такого положения дел была направлена акция Петра Павленского «Отделение», когда он, сидя на заборе Центра, отрезал себе ножом мочку уха: «Нож отделяет мочку уха от тела. Бетонная стена психиатрии отделяет общество разумных от безумных больных. Возвращая использование психиатрии в политических целях — полицейский аппарат возвращает себе власть определять порог между разумом и безумием. Вооружаясь психиатрическими диагнозами, бюрократ в белом халате отрезает от общества те куски, которые мешают ему установить монолитный диктат единой для всех и обязательной для каждого нормы», — заявил тогда Павленский, тоже, кстати, впоследствии подвергнутый стационарной психиатрической экспертизе именно в Центре им. Сербского, показавшей, что он здоров.
Таким образом, в настоящее время ключевая проблемная точка, в которой права человека подвергаются угрозе, — это именно момент назначения и проведения судебно-психиатрической экспертизы по политически мотивированным уголовным делам. Следователи по поводу и без назначают экспертизы (им это выгодно и удобно), суды безвольно подчиняются, традиционно уклоняясь от возложения на себя ответственности (хотя именно они и должны судить и оценивать), и при таких обстоятельствах отсутствие единого мнения внутри психиатрического сообщества, по сути, является единственной гарантией отсутствия карательной психиатрии.
У российской психиатрии сохраняется масса проблем. У нее тяжелая советская наследственность, и, между прочим, один из авторов скандально известного диагноза «вялотекущая шизофрения», которым на самом деле является шизоидное расстройство личности (вообще не являющееся заболеванием в мире и по классификации ВОЗ), до сих пор ставит этот диагноз своим пациентам. Существует гигантский разброс в практике и стандартах диагностики и лечения от региона к региону — и этот разброс до сих пор не объяснили даже сами психиатры. Имеется явный и очевидный провал в назначаемых препаратах, отечественная психиатрия сильно запаздывает в поколениях препаратов, пациентам часто назначаются устаревшие с сильными побочными эффектами.
Российская психиатрия абсолютно непрозрачна, вертикально интегрирована, пациент, как правило, не имеет возможности лечиться у своего врача, а если находится на стационаре, то часто не имеет возможности даже с ним консультироваться. В стране полностью отсутствует негосударственная психиатрическая экспертиза, а судебная практика крайне дискриминационна в отношении пациентов. Однако текущую ситуацию даже близко нельзя сравнивать с советской практикой, в которой карательная психиатрия очевидно присутствовала. В современной России ее образ, скорее, используется силовиками как средство устрашения, чему способствуют все перечисленные выше проблемы в виде непрозрачности, вертикальной интегрированности и отсутствия состязательности.
Растущее давление следственных и судебных органов на сегодняшний день преодолевается сопротивлением психиатрического сообщества. И все же риски перехода от единичных случаев применения принудительной психиатрии по политическим делам к системному явлению сохраняются.
Дамир Гайнутдинов — кандидат юридических наук, правовой аналитик Международной правозащитной группы (МПГ) «Агора»; Павел Чиков — кандидат юридических наук, руководитель МПГ «Агора».
Оформите регулярное пожертвование Медиазоне!
Мы работаем благодаря вашей поддержке