На прошлом заседании ожидался допрос следователя ФСБ Валерия Токарева и оперативника Константина Бондарева, но они не пришли в суд.
Сначала стороны изучили материалы дела. Адвокат Виктора Филинкова Виталий Черкасов отмечал, что лингвистическую экспертизу провели с нарушениями, поэтому она не может считаться доказательством.
Прокурор Екатерина Качурина зачитала еще несколько документов, например, протокол обыска в квартире Армана Сагынбаева в Петербурге. Адвокат Черкасов попросил суд признать этот документ недопустимым доказательством. Кроме того, защитник нашел недостатки в справке о скрытом прослушивании Филинкова и Юлия Бояршинова, протоколы осмотра изъятых у них вещей.
На этом исследование письменных доказательств по делу завершилось.
Заседание начинается, судьи зашли. Сегодня будут допрашивать свидетелей. Первым в зал заходит Игорь Харин из управления ФСБ по Петербургу.
Харин говорит, что не знаком с Филинковым, но такая фамилия ему знакома. Сам подсудимый такого сотрудника ФСБ не помнит.
— Основания для оговора могут быть? — уточняет судья Роман Муранов.
— Сотрудник УФСБ... — начинает Филинков.
— Могут или нет?
— Могут.
Свидетель рассказывает, что знает Дмитрия Пчелинцева, Илью Шакурского и Армана Сагынбаева по службе — он допрашивал их как свидетелей. Допросы проходили в форме свободного разговора «в строгом соответствии с УПК», говорит Харин.
Прокурор Екатерина Качурина спрашивает, копировал ли он показания откуда-то. Ответ: нет, давления не оказывал, показания давали добровольно. Харин допрашивал их в Пензе, на допросе он был наедине со свидетелем, больше никого не было.
Сотрудник ФСБ говорит быстро и тихо, судья все время просит его говорить громче.
Свидетель Игорь Харин (в центре) в суде. Фото: Давид Френкель / Медиазона
Вопросы Харину задает адвокат Виктора Филинкова Виталий Черкасов. Он интересуется, допрашивал ли Харин Егора Зорина — тот не помнит.
Адвокат Юлия Бояршинова Алексей Царев спрашивает, допрашивали ли свидетелей с участием адвокатов. Харин не помнит: он допрашивал их по делу в Петербурге как свидетелей, «если в протоколе указано, значит, с адвокатом, не помню».
— Вы когда-нибудь допрашивали меня? — спрашивает подсудимый Филинков.
— Я вас не помню, если честно, — отвечает сотрудник ФСБ.
Один из судей спрашивает, были ли жалобы со стороны тех, кого он допрашивал.
— Там были достаточно развернутые показания. Иногда допросы проходят напряженно, но тут все было в свободной форме, — разводит Харин руками.
Адвокат Черкасов просит огласить протокол допроса Зорина. Защитник объясняет, что есть два допроса Зорина — первый проводил следователь Токарев (в качестве обвиняемого в Пензе), второй — Харин. Черкасов говорит, что текст протоколов допроса идентичен в точности до орфографических ошибок.
Прокурор Екатерина Качурина нервничает и выступает против оглашения. Подсудимый Филинков просит суд убедиться, что протокол не подделали. Просьбу Черкасова суд удовлетворяет.
Адвокату дают том с материалами дела. Он показывает документ свидетелю, спрашивает, он ли автор документа. Харин подтверждает.
— Когда вы допрашивали этого свидетеля? — интересуется адвокат Черкасов.
Харин читает из документа дату и другие данные. Он еще раз подтверждает, что составлял этот протокол.
Затем адвокат Черкасов просит огласить протокол допроса Зорина, который проводит следователь Токарев. Судьи просят заявить это ходатайство после допроса самого Токарева. Свидетеля Харина отпускают.
Харин уходит из зала, в нем сразу включают видеосвязь с Пензой. Первым будет отвечать на вопросы сторон следователь Валерий Токарев. Он работает старшим следователем управления ФСБ по Пензенской области и возглавляет следственную группу, которая расследует дело «Сети».
Филинкова Токарев знает, пытался допросить в здании в СИЗО в Ленобласти.
— От дачи показаний в присутствии правозащитника отказался, — вспоминает Токарев. Сотрудник ФСБ знает его как одного из участников «террористической организации "Сеть"».
Виктор Филинков говорит, что у Токарева есть основания для оговора подсудимых, поскольку он работает по «пензенскому делу».
— Ну и что? — говорит судья Муранов.
— Он участвовал в незаконной деятельности. Чтобы скрыть это, [Токарев] может лгать, — объясняет Филинков.
Второй подсудимый — Юлий Бояршинов — Токареву известен как один из фигурантов дела, но лично они не знакомы.
Далее Токарев говорит об Илье Шакурском. Сотрудник ФСБ проводил у него дома обыск, изъял взрывное устройство, пистолет Макарова и патроны к нему. Кроме того, во время обыска забрали литературу анархистского толка, два ноутбука и аммиачную селитру.
Далее прокурор Качурина спрашивает у Токарева об изъятых вещах у Армана Сагынбаева. Сотрудник ФСБ говорит об осмотре жесткого диска. Токарев настаивает, что все проходило законно в присутствии эксперта: «Открыли, осмотрели, переписали, упаковали...»
Гособвинительница интересуется, как были упакованы ноутбук и жесткий диск, изъятые у Сагынбаева. По словам Токарева, осмотр этих вещей проходил в марте, и до этого уже осматривал вещдоки. После осмотра он упаковал все заново и поставил печати местного управления ФСБ.
Теперь Качурина спрашивает, передавал ли Токарев материалы допроса обвиняемых из Пензы кому-то в Петербурге. Токарев уверенно отвечает, что нет, не предоставлял никому материалы допросов.
Адвокат Черкасов вновь возвращается к жесткому диску и компьютеру, изъятым у Сагынбаева. Токарев говорит, что предметы поступили к нему в упакованном и опечатанном виде. Защитник просит описать, какая была упаковка, но следователь ФСБ не помнит.
Все вещественные доказательства хранятся в камере, так что посторонние доступа к ним не имеют, отмечает свидетель Токарев.
Допрос продолжает адвокат Филинкова. Черкасов спрашивает у Токарева о том, что предметы приехали в Петербург из Пензы неупакованными.
— Свидетель дал пояснения, снимается вопрос, — говорит судья Муранов.
Тогда адвокат Черкасов спрашивает, как жесткий диск, изъятый у Сагынбаева в Петербурге, попал к Токареву в Пензу. Следователь ФСБ рассказывает, что вещи после обыска отправили в Пензу; сотрудник спецслужбы уже знал, что там будет «Свод Сети», поэтому осматривал диск сам. Ноутбук Сагынбаева осматривал другой следователь.
У защитника Черкасова еще один вопрос: почему заверенную копию осмотра вещдоков не предоставили в Петербург. Токарев объясняет, что там большой объем информации, особенно с компьютера Ильи Шакурского. Все вместе это занимает целый том уголовного дела, поэтому выбрали только отдельную часть, чтобы не посылать копию всего тома.
— Вы осуществляли руководство следственной группой? — спрашивает адвокат Черкасов у свидетеля.
— Снимается вопрос, — вставляет судья Муранов.
— Да, — все же отвечает Валерий Токарев.
— В материалах дела есть протокол осмотра следователем Болтышевым пакета с надписью «Новая история», в котором содержались предметы, изъятые у Сагынбаева, 8 сентября 2018 года с печатями УФСБ по СПб и ЛО. Каким образом вам удалось отдельно рассмотреть жесткий диск? — интересуется Черкасов.
Судья Муранов спрашивает, рассматривается ли сейчас дело Сагынбаева. Защитник считает, что это важно, так как жесткий диск — это вещественное доказательство. Тогда судья хочет знать, какая у него доказательная сила. Там обнаружен «Свод Сети», говорит Черкасов.
Судья просит снова задать вопрос.
— Каким образом вам удалось осмотреть предметы 16 марта 2018, если первичный осмотр был 8 сентября 2018 года — через полгода? — спрашивает адвокат.
Черкасов и Токарев обсуждают упаковки жесткого диска, из их разговора ничего не понятно.
— После того, как вы изъяли и упаковали [жесткий диск], как получилось, что он был снова упакован с печатью ФСБ по СПб и ЛО? — напирает адвокат.
Токарев отвечает, что, значит, диск был упакован в изначальную упаковку. Токарев говорит, что понимает, к чему клонит защита, но ни Шакурский, ни Сагынбаев не отрицают факт хранения этих предметов.
— Я опираюсь на материалы уголовного дела, — возражает Черкасов.
— Ну, и я, в том числе, — говорит Токарев.
Черкасов снова интересуется протоколом допроса Егора Зорина, но судья снимает вопрос.
— Не задавайте вопросы про знакомство с Зориным, задавайте вопросы про протокол, — подсказывают судьи адвокату.
— Текст протокола [допроса Зорина в качестве свидетеля] идентичен тексту протокола допроса Зорина [в качестве обвиняемого], это свидетель может пояснить, — возражает адвокат.
Прокурор Качурина попросила запретить координатору «Руси сидящей» Динару Идрисову снимать во время заседания. Судья согласен, они с Идрисовым спорят. В итоге судья разозлился и сказал, что удалит Идрисова из зала за еще одно замечание.
После небольшой перепалки стороны возвращаются к вопросу адвоката Черкасова. Прокурор просит не задавать вопрос, пока не исследован материал.
— За Харина ответить не могу, — коротко отмечает Токарев.
Судья просит его отвечать «да» или «нет». Следователь ФСБ говорит, что не понимает вопрос и не может на него ответить.
Адвокат Черкасов просит исследовать протокол допроса Егора Зорина. Никто кроме прокурора Качуриной не возражает. Как обвиняемый Зорин не имеет отношения к этому делу, считает она.
Суд удовлетворяет ходатайство Черкасова частично — оглашается установочная часть из протокола. Из документа следует, что его составил следователь Токарев в кабинете управления ФСБ по Пензенской области. Далее идут показания молодого человека.
Судья Муранов спрашивает, действительно ли Зорин допрашивался в это время в этом месте.
— Если протокол об этом гласит, то да, допрашивал, — отвечает следователь Токарев.
— Права разъяснялись?
— Конечно, тем более все допросы проводились в присутствии его защитника.
Еще несколько вопросов к следователю есть у адвоката Черкасова. Он интересуется, как так вышло, что Токарев осматривал жесткий диск Сагынбаева раньше, чем следователь в Петербурге. Токарев отвечает вопросом на вопрос: именно этот ли диск рассматривали в Петербурге. Черкасов уверен, что речь идет об одном и том же диске.
Больше ни у кого вопросов нет.
Судья Муранов спрашивает про допрос Шакурского. Токарев вспоминает, что допрос проходил в его кабинете. Тогда судья просит уточнить номер кабинета, но Токарев не помнит. Затем еще один вопрос: почему на протоколе осмотра изъятых у Шакурского вещей нет подписи специалиста.
Токарев сумбурно рассказывает, что по технической причине не подписали, но специалист присутствовал, все права были разъяснены. Судья перечисляет изъятое у Шакурского. Все осмотривалось в присутствии эксперта Воробьева, но его подписи нет. Токарев уверяет, что на осмотре всегда присутствовал специалист.
— Почему его подписи нет? — интересуется судья.
— По тем же самым техническим накладкам, — оправдывается следователь.
Черкасов упоминает публикацию «Новой газеты» о том, что на процессе в Пензе обозрения личного дела конвойного Дмитрия Пчелинцева стало известно, что обвиняемого в день указанного допроса не вывозили из СИЗО. Судья снимает вопрос как не имеющий отношения к делу.
Виктор Филинков говорит, что последний вопрос имел отношение к делу.
— Это ваше личное мнение, — отвечает ему судья. На этом допрос следователя Токарева закончен.
Теперь показания будет давать сотрудник управления ФСБ в Пензе Анатолий Аймин. Он не знает подсудимых, они его — тоже.
Прокурор Качурина начинает допрос: она спрашивает, принимал ли Аймин участие в осмотре жесткого диска Сагынбаева и ноутбука Шакурского 16 марта 2018 года. Свидетель говорил, что участвовал. Тогда гособвинительница интересуется, почему в протоколе нет подписи Аймина.
Свидетель отвечает, что тогда его внезапно вызвало руководство.
— После этого закружился и не смог... подписать, — говорит с паузой Аймин.
Черкасов спрашивает, действующий ли Аймин сотрудник ФСБ. Вопрос снимается.
— Как часто вы бываете в здании УФСБ? — настаивает Черкасов
Вопрос снимается.
— Как часто вы видитесь со следователем Токаревым? — продолжает адвокат Филинкова.
Вопрос снова снимается, Черкасова просят не задавать вопрос «как часто». Тогда защитник спрашивает, мог ли Аймин подписать документ позже. Сотрудник ФСБ вопрос не понимает, но говорит, что мог подписать позже, но не получилось.
Далее Черкасов интересуется состоянием вещдоков.
— Упаковано, как и всегда, — говорит Аймин. — Подписи не могу сказать какие были. Печать была, но прошло больше года...
Свидетель Аймин объясняет, что перед осмотром следователь показал, что упаковка не вскрыта. Адвокат Бояршинова Царев спрашивает, почему свидетель так хорошо запомнил этот конкретный осмотр. Судья снимает вопрос. На этом сотрудника ФСБ отпускают.
Следующий свидетель — Федор Воробьев. Он не знает ни Филинкова, не Бояршинова. Подсудимые также не знают свидетеля.
Воробьев тоже участвовал в осмотрах вещдоков. Свидетель, не дожидаясь вопроса, говорит, что в связи с загруженностью ему понадобилось отлучиться, а когда он вернулся, следователя уже не было.
Адвокат Филинкова Черкасов спрашивает, как так получилось, что отлучиться пришлось два раза в два разных дня.
— Мы являемся внештатными специалистами в следственном отделе. Приходится совмещать с другими обязанностями, — объясняет свидетель. Воробьев говорит, что занимается экспертизами в области информационных технологий.
Адвокат Бояршинова Царев снова задает тот же самый вопрос — на основании чего свидетель запомнил этот самый осмотр.
Судьи просят защитника задать вопрос по-другому, формулировка кажется им странной.
— На основании моей памяти, — говорит свидетель.
— Ответил, — пожимает плечами адвокат.
Судья Муранов выясняет у Черкасова, почему сторона защиты не обеспечила явку некоторых свидетелей. Черкасов поправляет судью: это свидетели обвинения. Прокурор Качурина говорит, что допрашивать их не планирует.
Далее Черкасов просит суд обеспечить допрос Ильи Шакурского, Максима Иванкина и оперативника ФСБ Константина Бондарева. Суд в Пензе еще не допросил Шакурского, возражает Муранов. Шакурский уже выступил в суде 30 и 31 мая, «Медиазона» пересказывала его показания.
Далее снова обсуждается явка свидетелей. Явку Резниковой, Топчиловой, Колесникова и Лучко должна обеспечить сторона защиты. Гособвинительница говорит, что все они пропали, за исключением Лучко.
Судья Муранов спрашивает про экспертизы по тексту «Свода», Черкасов поддерживает их.
Кроме того, суд сделал запрос в Приволжский окружной военный суд с просьбой сделать копии материалов, но диск пока не доехал до Петербурга. Теперь осталось разрешить вопрос только о фоноскопической экспертизе разговора Филинкова и Бояршинова.
Судья просит обосновать ходатайство, Черкасов говорит, что запись плохого качества, местами неразборчивая, голоса непонятно кому принадлежат. Следователю ФСБ Геннадию Беляеву было ясно, что записи недостаточно, поэтому он сделал запрос в Пензу для получения образцов голосов Филинкова и Бояршинова (они тогда были в Пензе на следственных действиях), но экспертизу так и не назначили.
Дальше Черкасов упоминает, что расшифровку сделал оперативник Бондарев, а он может быть заинтересован в монтаже:
— ...в корыстных интересах...
— Корыстных? — переспрашивает судья.
— Прошу прощения, личных.
Филинков дополняет речь своего адвоката. Некоторые слова из прослушки «очень странно вставлены», в некоторых местах нет местоимений, где-то, наоборот, есть лишние.
— Я убежден, что есть математические методы, позволяющие извлечь сигнал из этого шума... — говорит Филинков.
— Вы поддерживаете [ходатайство о назначении фоноскопической экспертизы]?
— Поддерживаю полностью.
Объявляется перерыв на 15 минут.
Перерыв закончился, судьи, стороны и слушатели возвращаются в зал.
Адвокат Черкасов не подготовил ходатайство о том, где проводить фоноскопическую экспертизу. По словам судьи Муранова, пленумом Верховного суда указано, что это нужно делать в учреждении Минюста. Черкасова и всех остальных это устраивает.
Судья спрашивает Филинкова, все ли его устраивает.
— Да, классно, — говорит подсудимый.
— Что?
— Да, поддерживаю, — поправляется Филинков.
— Классно...
Тройка судей уходит, чтобы принять решение о назначении экспертизы.
Судьи вернулись в зал. Они удовлетворяют ходатайство о проведении фоноскопической экспертизы, ее сделают в «Северо-западном центре экспертиз» Минюста.
Образцы голосов Бояршинова и Филинкова будет брать капитан Максим Волков, эксперт управления ФСБ по Петербургу. В зал заходит крупный мужчина в костюме, слушатели смеются.
Волков говорит, что у него есть профильное образование. «Аппаратура имеется», — говорит он.
Адвокат Черкасов говорит, что принадлежность «к уважаемой структуре УФСБ» вызывает вопросы, так как защита усматривает множество нарушений со стороны силовиков.
Судья Муранов объясняет защитнику, что Волков только возьмет образцы и упакует их; он не будет нарушать права подсудимых. Никто не возражает.
Суд просит Волкова рассказать о процедуре. Тот просит перерыв 15 минут, чтобы развернуть свою аппаратуру.
Слушатели заходят в зал. Специалист разложил свое оборудование — микрофон, ноутбук, таймер — перед «аквариумом», где сидят Филинков и Бояршинов.
Специалист берет образцы голосов у обвиняемых по «пензенскому делу» в Петербурге. Фото: Давид Френкель / Медиазона
Специалист Волков говорит, что сейчас каждый из подсудимых должен представиться, а затем 10 минут рассказывать о себе.
— Когда меня пытали, это было неожиданно. Это было совсем не так, как в кино это показывают. Я никогда в жизни не испытывал подобного вообще. Меня било током — розетка, телефонный провод… Но когда били шокером некоторое время — это совсем другие ощущения. На их фоне — меня били, и избиение вообще не ощущалось. Никаким образом. Кроме ударов по голове, когда били по голове, у меня немножко белело в глазах. Глаза были закрыты по большей части, потому что у меня шапка была натянута на лицо. Но в глазах белело от ударов в голову.
А когда заламывают или что-то такое, вообще ничего не ощущалось. Если ездить с наручниками за спиной, их застегивают вот так вот и везут в машине, например, на заднем сиденьи, как меня потом возили, то где-то после первого часа очень сильно начинают болеть плечевые суставы, ко второму часу это становится очень невыносимо. Ты все время крутишься, ерзаешь, невыносимая боль.
Меня пытали около четырех часов, все это время я был с руками за спиной, но никакой боли в плечах я не чувствовал. На самом деле, вообще никакой боли не чувствовал, потому что болело все тело.
Когда болит все тело, нельзя отделить какую-то конкретную часть. Ожоги от электрического тока не болели, они болели уже где-то через день. Боль распространяется по всему телу, кажется, что болит все, хотя бьют во вполне конкретные места. Я даже не знаю, куда больнее, били в разные места: в основном в ногу, в ногу продолжительнее всего, в грудь, запястье я уворачивал, шеей тоже мог работать хоть как-то, но, по-моему, все было одинаково. Независимо от того, куда бьют, удары очень больно ощущались.
Когда к ноге приставляют [электрошокер] и нажимают — как будто теряешься, теряешься совсем, как будто тебя не становится. Остается только боль.
— Может быть, что-нибудь более приятное расскажете? — спрашивает сотрудник ФСБ после наступившей паузы.
— Приятного было мало.
— Необязательно то, что сейчас, может из детства какие-нибудь штуки? — спрашивает Волков.
— Из детства, так… Смотря что считать детством.
— Давайте так, чего вам сейчас не хватает?
— Очень не хватает, наверно, супруги, я ее очень люблю. Когда меня пытали, оперативный сотрудник, который задавал вопросы, он спрашивал, почему я со своей женой. Я кричал, что я ее люблю. Меня били током, а я все равно кричал, что я ее люблю. Они кричали: «Почему ты с ней? Признавайся!». Я отвечал, что я люблю ее. Меня били током за это.
Некоторое время. Наверно это было одно из самых унизительных точек в этом всем. Нет, была еще одна. Спрашивали, с кем общается моя супруга. Сопровождали это ударами током, потому что я пытался вспомнить, с кем она общается. Я отвечал, что много знакомых, я не знаю, с кем она общается. Я очень мало людей знаю, тем более знакомых моей супруги. И они мне говорят: «Ее **** [занимаются сексом], а ты не знаешь?». Это… Это все было просто ужасно. Таких вопросов было много, видимо какой-то способ подковырнуть. Настроить тебя так же против всех. Ты понимаешь, что вот, кто во всем виноват — тот, кто сидит перед тобой, тот, кто тебя пытает. Но, при этом, они пытаются выставить виновными других.
Например, мне рассказывали о том, что «твой дружок Бояршинов (я тогда не знал, кто такой Бояршинов, мне потом объяснили, что это пиво) шел закладывать бомбу, чтобы убить людей». В той ситуации я верил в это, я действительно верил, что Бояршинов пошел куда-то и закладывал бомбу. Они говорили, что другие люди тоже хотят убивать людей. Арман Сагынбаев хотел изготовить взрывчатое вещество. Они знали, что я не знаю, что у него были компоненты, но я должен был их учить. Я потом чуть-чуть схитрил и когда у меня спрашивали «А что нашли у Сагынбаева в шкафу?», я говорил, что нашли только алюминиевую пудру. Не стал уточнять, что я должен был еще сказать, что была селитра. Но мне все время повторяли: «Бочка, бочка пудры». То, что это была именно бочка, видимо было как-то важно. Я никогда не видел ее вживую.
Конечно, говорили о том, что все готовы клеветать. Все готовы клеветать. Что если я не буду подписывать протокол… На самом деле их угрозы были абсолютно бессмысленны, после 10 минут пыток я был сломлен полностью. Но угрозы продолжались еще в течение часов 20-25. Сколько я там был? Очень долго. Угрозы все были бессмысленные, что там меня убьют, что к туберкулезникам посадят, что меня в Пензу повезут те же собровцы. Называлось «машина со спецами». Манипуляция. [Угрожали, что] меня «машина со спецами» повезет в Пензу, где они [пензенские фигуранты] будут меня опознавать, они все меня опознают, ткнут в меня пальцем, а потом меня повезут обратно. В машине будет два «спеца» помимо водителя, они будут спать по очереди, а я не буду спать. Воды там не будет. Задавали вопрос: «Ну, а че, сколько человек без воды может?» Все это было абсолютно бессмысленно, я бы и так все подписал. Это не было так, что «на, подписывай», и я такой: «Нет, не буду подписывать! Пошли вы куда-нибудь». И они такие: «Да! Тогда мы, вот!». [Насилие] это просто прелюдия к любому вообще действию. Просто прелюдия. Насилие у них — это основа их работы. Вот эти люди в масках, в последствии я узнал, что это СОБР «Град», они когда ведут в наручниках человека, они его тащат в разные стороны. Я говорю: «Эй, постойте, зачем вы тащите меня в разные стороны? Я не понимаю, как идти», а они смеются и говорят: «Именно так и надо». Это просто насилие ради насилия.
Филинков продолжает:
— Никого не смущало, что произошло. Когда я пытался говорить, что пытки — это бесчеловечно, меня пресекали, говорили: «Тебя разве кто-то пытал? Ты в машине ударился». Это говорили разные опера, которые там были, все это было при следователях. Больше всего мне запомнился следователь Алексей со второго этажа УФСБ, у него такая кофточка и подтяжки. Он давал мне туалетную бумагу, когда я ходил в туалет. Я ходил в туалет, конечно, не только в туалет: я думал, как это прекратить, как вскрыться. Но там кабинет рядом, все время со мной выходил сотрудник, который стоял у двери — дверь нельзя было закрывать. Я несколько раз ходил, думал о том, что они решат, что можно расслабиться. Но нет, каждый раз стоял оперативник, я не успел бы ничего разбить, ни зеркало, ни бачок. Если бы я знал, что у меня в кармане лежит монетка заостренная, но я о ней забыл. Она прошла несколько шмонов, СОБР шмонал меня два раза и оба раза не нашел. Затем меня досматривал следователь и не нашел. Затем меня досматривали в ИВС на Захарьевской и не нашли монету. У меня ее нашли только внутри. Решили, давайте запишем ее на баланс, но монета была в гривнах, и они решили не связываться. Не знали, что с ней делать, решили выкинуть ее.
— По объему достаточно, спасибо, — говорит сотрудник ФСБ Волков.
— Я не стал вас прерывать в процессе, но делаю вам замечание. Если вы еще раз допустите нецензурное выражение, вы будете удалены вплоть до прений, — говорит судья Муранов.
Специалист просит немного времени, чтобы послушать качество записи. Оно удовлетворительное. Филинков сидит на скамейке, закрыв голову руками, и плачет.
Исправлено 24 февраля 2020. Речь Виктора Филинкова приведена дословно по аудиозаписи заседания.
Юлий Бояршинов:
— Мне повезло чуть больше, меня задерживали не ФСБ, а полиция, поэтому я не перенес того же самого, что Витя. Меня достаточно быстро привезли в суд по мере пресечения. Когда меня задерживали, мне было 26 лет, я провел одно день рождения в суде. Когда я выйду, мне будет уже за 30.
Бояршинов рассказывает, как путешествовал по Европе автостопом.
— Тюремное заключение дало мне очень многое, потому что я смог ощутить поддержку многих людей, — продолжает Бояршинов. Тюрьма — это бесполезная трата времени, невозможность работать, но это и возможность для саморазвития, для образования.
Я часто думаю о тех сроках, что всем нам светят. Некоторые люди проведут в тюрьме и 10, и 15 лет, это огромное количество. Если посчитать всех, то все мы суммарно получим [столько], сколько живет один человек-долгожитель.
Специалист из ФСБ просит Бояршинова рассказать про учебу. Молодой человек учился в ИТМО, но быстро бросил университет, чтобы заняться промышленным альпинизмом.
— Моим коллегой был Илья Капустин, я знал его достаточно давно, лет пять или семь. Так вышло, что когда меня задерживали, он звонил в это время, и сотрудники ФСБ решили, что он тоже состоит в «Сети». Он шел домой, и по дороге к дому его схватили какие-то люди, посадили в микроавтобус, долго избивали его, били шокером, пытались узнать, что он знает про меня и других ребят, но он ничего не знал. Ему повезло больше, его отпустили.
Специалист просит корреспондента «Медиазоны» не печатать — звук клавиш ноутбука мешает записи.
Бояршинов закончил свою речь. Адвокат Черкасов зачитывает вопросы, которые хочет задать эксперту: присутствуют ли на записи признаки монтажа, выборочной фиксации, принадлежит ли речь на аудиозаписи Филинкову и Бояршинову, каково дословное содержание текста исследованной аудиозаписи.
У адвокатов Бояршинова вопросов к экспертам нет. Он не отрицает, что голос на записи принадлежит ему. Больше вопросов нет ни у кого.
Мама Виктора Филинкова хочет спросить что-то у сотрудника ФСБ по поводу записи. Специалист включает ее, из колонок слышно: «Когда меня пытали...».
Судья Муранов спрашивает, узнает ли себя Филинков. Тот не услышал вопрос.
— Вы это говорите? — уточняет суд.
— К сожалению, я.
— Что? Вы говорите?
— Да, я.
Сотрудник ФСБ Волков зачитывает названия файлов, но не называет их объем. Секретарь суда делает на коробке диска пояснительную надпись, что это образцы голосов. Диск упаковали в конверт и показали слушателям. Волков уходит.
Все снова заходят в зал. Судьи вышли из совещательной комнаты. Судья Муранов зачитывает вопросы, которые поставят перед экспертом: имеется ли на записи устная речь Филинкова и Бояршинова, имеются ли признаки монтажа, каково дословное содержание.
Муранов говорит, что экспертиза «дело небыстрое». Мера пресечения подсудимых истекает 11 июня, прокурор Качурина просит продлить ее до 11 сентября.
Виктор Филинков просит перевести его под домашний арест, жилье ему готова предоставить журналистка «Новой газеты» Татьяна Лиханова. Судья спрашивает, кем она приходится Филинкову. «Мы сограждане», — отвечает Лиханова.
Бояршинов тоже просит домашний арест. Снова объявляется перерыв.
Исправлено в 17:23. Первоначально сообщалось, что мера пресечения истекает 11 июля.
Оформите регулярное пожертвование Медиазоне!
Мы работаем благодаря вашей поддержке
Юлия Бояршинова заводят в суд. Фото: Давид Френкель / Медиазона